Сюда, налево! Там тень крадется —она темней, чем на небе тучи!Их две! Должно быть, то тролли, Тида!А может, призраки из преисподней:они ползут, к земле припадая,и мерзкими шарят во мгле руками.
Тидвальд
Неведомые ночные тени —вот все, что вижу. Пускай поближеподкрадутся — тогда посмотрим.Уж не колдун ли ты, коли взглядомтворишь в туманной тьме привиденьяиз смертных?
Тише! А ну, живо,ложись близ тела и жди молча!Ни слова больше! Шаги
все ближе!
Оба прижимаются к земле. Кто-то крадучись приближается. Подпустив неизвестных поближе, Тидвальд внезапно выпрямляется и громко восклицает:
Привет, братцы! Вы припозднились,коль ищете битвы; но так и быть уж,будет вам битва, и по дешевке!
В темноте слышен звук борьбы. Крик. Высокий, пронзительный голос Тортхельма:
Тортхельм
Ты, грязный боров! На, угостись-ка!Давись добычей! Эй, Тида!Готов голубчик: гнусных дел болетворить не станет. Искал мечей он —и на острие меча наткнулся.
Тидвальд
Упырь убит! Удальцу дивлюсь я.Уж не дарует ли удачумеч Бьортнота? Вытри от кровиславный клинок и остынь маленько!Не для того этот меч ковали.Слишком щедр ты. Щелчка в затылокда пинка за глаза хватило б.Жаль мараться! Их жизнь презренна,но и подонка б зря не убил я,а убил — не хвалился б. Труповздесь достаточно. Будь он даном,дело иное; тогда тебя ясам похвалил бы. А псов поганых,нечисти гнусной, падали грязнойвсюду немало; я ненавижувсех их — будь он язычник, будь онокроплен святою водицей.Ада отродья, дьявола дети!
Тортхельм
Даны?! Довольно спорить! Скорее!Как мог забыть я о прочих? Знамо,неподалеку они таятся,зло замышляя. Эти зверинападут на нас из засады,если услышат!
Тидвальд
Мой храбрый мальчик,это были не северяне;северян тут уж не сыщешь.Сыты сечей и кровью пьяны,доверху нагрузив добычейлодки, в Ипсвиче пьют они пиво,идут на Лондон в ладьях своих длинных,пьют здравье Тора, в вине тоску топят,обречены аду. Эти же — простооборванцы, и люд ничейный:обирают они убитых —промысел, проклятый Вышним Небом,мерзко и молвить. Почто дрожишь ты?
Тортхельм
В путь! Прости мне, Христе, и призридолу на подлое наше время!Громоздит оно горы трупов,неоплаканных, неотпетых,а людей, что в нужде и страхепропитания тщетно ищут,превращает в волков отпетых,чтобы, совесть и стыд забывши,обирали окоченелыхмертвецов. Мерзкое дело!Глянь-ка, Тида, на тень в тумане:третий вор собирает с труповподать себе на поживу. Простобудет прикончить его.
Тидвальд
Не стоит:с пути собьемся. Сегодня ночьюмы блуждали уже довольно.Одинокий, он не опасен.Приподнимай осторожней тело —двинемся.
Тортхельм
Но куда пойдем мы?Тьма всюду, и трудно будетвыйти к телеге.
Некоторое время бредут молча.
Осторожней!Обрыв! Отойдем от края. В омутсверзишься — скорую смерть схлопочешь:быстро здесь бежит Блэкуотер.Как болваны бы захлебнулись!
Тидвальд
Мы у брода; телега близко,так что мужайся, мальчик. Маленькопронесем еще — и почти чтополовину, считай, стряхнулис плеч работы.
Проходят еще немного.
О Боже Правый,клянусь головой Эдмунда — владыкатяжеленек, хоть головы и нетуна плечах его. Положи-катело на землю — телега рядом.Чай, вокруг уже все утихло;без помех мы поднимем кружкиза упокой души его. Прянымпивом нас угощал он! Крепкопрошибало, помню! Струитсяпот по лицу; погодим немного.Добрый эль.
Тортхельм (после паузы)
Я понять не в силах,как они одолели бродыбез долгой драки: следов сраженьяя не вижу. Врагов убитыхгруды здесь должны громоздиться.
Тидвальд
В том-то и дело; увы, друже,в Мэлдоне ходит молва, что в этомсам владыка повинен. Властенбыл он, горд и горяч, но гордостьподвела его, а горячностьпогубила, и только доблестьвосхвалять нам теперь осталось.Даром броды он отдал — думал,песни будут петь менестрелипро его благородство. Быть такне должно было; бесполезноблагородство, когда валитвраг по броду, а в луках стрелыждут, невыпущенные, и в силеуступают саксы — пусть меч ихяростнее языческих... Что же —судьбу пытал он, и смерть принял.
Тортхельм
Пал он, последний в роду эрлов,древле славных владык саксонских;в песнях поется — они приплылииз восточных англских владенийи валлийцев ковали рьянона наковальне войны. Немалокоролевств они захватили,покуда остров не покорился!С севера ныне грядет угроза:ветер войны в Британии веет.
Тидвальд
То-то продул он нам шею! Так жепростудились и те, кто преждеэту землю пахал. Поэтыпусть поют, что придет на ум; пираты жпропадом пусть пропадут! Поделом им!Пахарь убогий скудную землюпотом праведным поливает —но приходит захватчик злобный,и ограбленным остаетсяумереть и ее удобрить,жен и детей оставив рабами!
Тортхельм
Этельреда не так-то простопобедить — Виртгеорн равнятьсяс ним не мог бы; ему не чета он!Да и Анлаф этот Норвежскийтоже не Хенгест с Хорсой.
Тидвальд
Надеюсь,надо надеяться! Подними-каза ноги тело: пора в дорогу.Я под мышки, ты под колениподхвати его и повышеподними. Ну, все! Наконец-то.Тряпку сверху накинь.
Тортхельм
Негожегрязным
тряпьем покрывать останки;чистый лен ему подобает.
Тидвальд
Что ж, покуда другого нету.В Мэлдоне ждут монахи с аббатом.Припозднились мы. Залезай-ка!Плачь, молись — поступай как знаешь.Я же сяду на перед.
Щелкает кнутом.
Трогаймало-помалу, милашки!
Тортхельм
Боже,ниспошли нам доброй дороги!
Молчание. Слышен только перестук копыт и скрип колес.
Колымага скрипит и стонеттак, что и за сто миль услышишь.
Снова молчание; на этот раз оно длится дольше.
Куда мы едем? И долго ль ехать?Ночь на исходе, и дрема долит,и давит усталость. Что же умолк ты?
Тидвальд
От речей разоренье сердцу;отдыхал я. Однако глупыйзадал вопрос ты. Куда мы едем?В Мэлдон, вестимо, к монахам. А дальше —в Эли, в аббатство; путь неблизкий.Рано иль поздно приедем. Правда,нынче дурны дороги. На отдыхне рассчитывай. Или решил ты,что перину тебе подстелят?Кроме трупа, другой подушкипредложить не могу. Пожалуй,прикорни на нем.
Тортхельм
Ну и груб же,Тида, ты.
Тидвальд
Говорю я просто —вот ты и взвился. А скажи япо-возвышенному, стихами —«главу преклонил я на грудь владыкивозлюбленного, и влагой слезнойобезглавленного омыл я;так мы странствовали, слившисьвоедино — вождь и воин,преданный раб и повелитель,к пристани, где приют последнийпримет его и упокоит»,—ты бы не оскорбился, Тотта!У меня и своих немалодум, забот и сомнений. Дай жемне покой, помолчи немного.Жаль мне тебя, и себя не меньше.Спи, мой мальчик! Мертвый не встанет,скрип тележный услышав; спящихбеспокоить не будет. Спи же!
Телега скрипит и качается. Стучат копыта. Молчание. Вдали появляются огоньки. Из телеги доносится голос Тортхельма; он в полудреме.
Тортхельм
Во тьме ночи теплятся свечи,но гулок хор под холодным сводом:то панихиду об упокоеньидуши усопшего служат в Эли.Века проходят и поколенья,рыдают жены, растут курганы,и день сменяется днем, и пыливсе толще слой на старом надгробье, —крошится камень, род угасает,и гаснут искры горящих жизней,едва успев над костром вспыхнуть.Так мир меркнет; встает ветер,и гаснут свечи, и ночь стынет.
Пока он говорит, огоньки постепенно меркнут. Голос Тортхельма становится громче, но это попрежнему голос человека, который говорит во сне.
Тьма! Везде — тьма, и рок настиг нас!Ужели свет сгинул? Зажгите свечи,огонь раздуйте! Но что там? Пламягорит в камине, и свет в окнах;сходятся люди из тьмы туманов,из мрака ночи, где ждет гибель.Чу! Слышу пенье в сумрачном зале:слова суровы, и хор слажен.Воля, будь строже, знамя, рей выше,сердце, мужайся — пусть силы сякнут:дух не сробеет, душа не дрогнет —пусть рок грянет и тьма наступит!
Телега с грохотом подпрыгивает на ухабе.
Ну и толчок, Тида! Растряс все костии сон стряхнул. До чего же зябко,и темнота — ничего не видно.
Тидвальд
Встряска, вестимо, сну не на пользу.Вот спросонок и знобче... Странныйсон тебе снился, Тортхельм! О ветреты бормотал, о судьбе и роке, —дескать, тьма этот мир поглотит, —гордые, безумные речи:так бы мог сказать и язычник!Я не согласен с ними! До утрадалеко, но огней не видно:всюду мгла и смерть, как и прежде.Утро же будет подобно многимутрам: труд и потери ждут нас,битвы и будни, борьба и скорби,пока не прейдет лицо мира.
Телега грохочет и подпрыгивает на камнях.
Эк, подбросило! Что за притча!Дурны дороги, и нет покоядобрым англам в дни Этельреда!
Грохот телеги затихает вдали. Наступает тишина. Издали доносится пение; постепенно оно становится все громче и громче. Вскоре можно уже различить и слова, хотя голоса еще далеко.
Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.Introibo in domum tuam: adorabo ad templum sanctum tuum in timore tuo.
Голос в темноте.
Печальны песни чернецов из Эли.Греби и слушай. Чу! Опять запели.
Пение становится громким и ясным. Через сцену проходят монахи со свечами в руках; они несут погребальный одр.
Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.Introibo in domum tuam: adorabo ad templum sanctum tuum in timore tuo.Domine, deduc me in institutia tua: propter inimicosmeos dirige in conspectu tuo viam meam.Gloria Patri et Filio et Spiritui Sancto: sicut eratin principio et nunc et semper et in saecula saeculorum.Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam [24] .
24
«Настави меня, Господи, в пути Твоем. Вниду в дом Твой; поклонюся храму святому Твоему в страхе Твоем. Господи, настави меня в правде Твоей; избави меня от врагов моих. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь». (Из латинской службы по усопшим; эти строки представляют собой цитаты из разных псалмов. — Прим. перев.)
Монахи медленно уходят. Пение постепенно смолкает.
Ofermod
Эта пьеса, по объему несколько превышающая давший толчок к ее созданию отрывок из древнеанглийской поэмы, задумана была как пьеса в стихах и судить ее следует именно как стихи [25] . Но для того, чтобы оправдать свое место в «Очерках и Исследованиях» [26] , она, как я предполагаю, должна по крайней мере подразумевать какое-то суждение о форме и содержании древнеанглийской поэмы (а также о ее критиках).
25
Говоря проще, она была задумана как пьеса для двух действующих лиц, двух теней, движущихся в «тусклой тьме», изредка прорежаемой лучом света; в этой тьме слышны соответствующие действию звуки, а в конце — пение. На сцене эта пьеса, разумеется, никогда не ставилась.
26
Essays and Studies, New Series. London, 1953, vol. VI, pp. 1—18 — журнал, в котором впервые были опубликованы эссе и поэма (прим. перев.).