Приключения Тома Сойера (др. перевод)
Шрифт:
— Как, по-твоему, Гекльберри, что теперь будет?
— Если доктор Робинсон помрет, виселица будет, вот что.
— Ты думаешь?
— Чего тут думать-то, Том, я знаю.
Том, поразмыслив немного, сказал:
— А кто донесет на метиса? Мы?
— Что это ты говоришь, Том? А ну как, что-нибудь не так пойдет и Индейца Джо не повесят? Он же рано или поздно прикончит нас обоих, это так же верно, как то, что мы здесь лежим.
— Вот и я об этом подумал, Гек.
— Если уж доносить, так пусть Мэфф Поттер доносит, ему как раз на это глупости хватит. Да и пьян он с утра до вечера.
Том
— Гек, так ведь Мэфф Поттер и не знает ничего. Как же он донесет?
— Почему это он не знает?
— Потому что, когда Индеец Джо это сделал, Мэфф как раз по башке доской получил. Он же не видел ничего, понимаешь? Так откуда ж ему знать?
— Ах, чтоб его, а ведь ты прав, Том!
— И опять же, подумай, — может, его этот удар и вовсе прикончил!
— Ну, это навряд ли, Том. Он же в подпитии был, я сам видел, да он и всегда такой. А когда мой папаша наберется, так его можно колокольней по башке лупить, ему это хоть бы хны. Он и сам так говорит, я слышал. И с Мэффом Поттером, ясное дело, все то же самое. Вот кабы Мэфф был мертвецки трезвый, тогда он, может, от такого удара ноги и протянул бы, хотя, вообще-то, я и в этом не уверен.
Еще одна задумчивая пауза, затем Том:
— Гекки, а ты сможешь язык за зубами держать?
— Том, так мы ж и должны язык за зубами держать. Сам понимаешь. Если мы хотя бы пикнем, а этого индейского дьявола возьмут да и не повесят, он же утопит нас, как котят, и глазом не моргнет. Знаешь, Том, давай поклянемся друг другу, что мы так и поступим — будем помалкивать.
— Правильно. Лучше не придумаешь. Значит, беремся за руки и приносим клятву, что …
— Ну нет, это не пойдет, Том. Такие клятвы только по разным пустякам хороши — особенно, когда с девчонками дело имеешь, потому как они нипочем слова не держат, а стоит им хвост прижать, сразу язык распускают. У нас с тобой дело серьезное, значит, договор нужен писанный. И скрепленный кровью.
Превосходная мысль, Том всей душой одобрил ее. Глубокая, мрачная, ужасающая, более чем отвечавшая и времени, и обстоятельствам, и вообще всему, что окружало мальчиков. Он подобрал с земли лежавшую в лунном свете чистую сосновую дощечку, достал из кармана кусочек красной охры, призвал в помощницы луну и принялся старательно выводить слова, прикусывая язык, когда ему требовалось провести нисходящую линии, и отпуская его, как только переходил к восходящей. Получилось у Тома следующее:
Гек Финн и Том Сойер клянутся, что будут держать насчет Этого язык за зубами
и пускай Они помрут на Месте, если когда Расскажут, и Сгниют.
Присущие Тому беглость письма и возвышенность слога привели Гекльберри в полное восхищение. Он вытащил из-за отворота куртки булавку и почти уж вонзил ее себе в палец, но Том сказал:
— Погоди! Не стоит. Булавка-то медная. Может, на ней ярь-медянка завелась.
— А чего это такое, ярь-медянка?
— Отрава, вот чего. Проглоти хоть чуток — сам узнаешь.
Том достал одну из своих иголок, отмотал с нее нитку, и каждый мальчик проколол подушечку большого пальца, чтобы выдавить из нее кровь. В конце концов, Тому удалось, сжимая и тиская палец, начертать кровью свои инициалы — в качестве пера он использовал мизинец. После этого Том показал Геку, как писать Г и Ф, и обряд клятвоприношения завершился. Мальчики зарыли дощечку
в землю у стены, сопровождая это заклинаниями и исполнением мрачных обрядов, по завершении коих можно было с уверенностью сказать, что язык каждого скован цепью, цепь замкнута на ключ, а ключ заброшен так далеко, что никто и не сыщет.Сквозь пролом на другом конце полуразвалившегося строения прокралась внутрь некая тень, однако мальчики ее не заметили.
— Том, — прошептал Гекльберри, — думаешь, мы теперь совсем уж не проболтаемся — никогда?
— А как же. Что бы ни случилось, мы должны помалкивать, иначе помрем на месте — забыл?
— Ну, тогда, может, и не проболтаемся.
Какое-то время они продолжали перешептываться, и вдруг снаружи, футах в десяти от них, завыл, протяжно и траурно, пес. Обуянные ужасом мальчики прижались друг к другу.
— Это он на кого из нас воет? — задыхаясь, спросил Гекльберри.
— Не знаю… ты выгляни в щель. Скорее!
— Нет, лучше ты, Том!
— Я не могу… просто не могу, Гек!
— Ну пожалуйста, Том. Слышишь, опять!
— О Господи, спасибо тебе! — зашептал Том. — Я узнал его голос. Это Булл Харбисон. [2]
— А, ну тогда хорошо, а то я уж перепугался до смерти, Том. Поспорить готов был, что пес бродячий.
2
Если бы мистер Харбисон владел рабом по имени Булл, Том сказал бы «харбисонов Булл»; сына же мистера Харбисона, как и его пса, следовало именовать «Буллом Харбисоном».
Пес взвыл снова и сердца мальчиков снова сжались.
— Ну нет, это не Булл Харбисон! — шепнул Гекльберри. — Да выгляни же, Том!
Том, трепеща от страха, сдался и приложил глаз к трещине в стене. А потом еле слышным голосом сообщил:
— Да, Гек, это бродячий пес!
— Быстрее, Том, быстрее! Скажи, на кого он воет?
— По-моему, на обоих, Гек, — мы ж с тобой рядом сидим.
— Ну все, Том, крышка нам полная. Уж я-то в точности знаю, куда попаду. Погрешил на своем веку.
— Да и мне поделом! Нечего было уроки прогуливать и никого не слушаться. Ведь мог бы, кабы постарался, быть добродетельным, как Сид — но куда там. Нет, если я сегодня отверчусь от беды, так, клянусь, меня тогда из воскресной школы палкой не выгонят! — и Том начал часто-часто шмыгать носом.
— По-твоему, это ты грешник! — Гекльберри тоже зашмыгал носом. — Опомнись, Том Сойер, по сравнению со мной ты — святая облатка. О, господи, господи, господи, да если б у меня была хоть половина твоих шансов.
Том вдруг перестал шмыгать и зашептал:
— Погоди, Гек, взгляни! Он же хвостом к нам стоит!
Гек приник к щели и сердце его переполнила радость.
— Точно, хвостом, чтоб я сдох! И раньше так стоял?
— И раньше тоже, а я, дурак, и не подумал об этом. Фу, знаешь, прямо от сердца отлегло. Но на кого же он воет-то?
Вой прервался. Том навострил уши.
— Чш! Что это? — шепнул он.
— Похоже на… свинья вроде хрюкает. Не — это кто-то храпит, Том.