Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна. Большой сборник
Шрифт:
Потом она стала говорить мне про ад, куда после смерти попадут нехорошие люди, а я сказал, что и мне хотелось бы туда же. Она страшно разозлилась, но я не думал ничего плохого: мне только хотелось поскорее уйти от нее, — куда угодно, лишь бы подальше. Но она продолжала вопить, что, должно быть, я очень скверный мальчишка, если могу говорить такие вещи, что она ни за что на свете не сказала бы ничего подобного и что она старается жить так, чтобы попасть прямо в рай, в царствие небесное. Но мне вовсе неохота жить в одном месте с нею, и я решил про себя, что не стоит мне становиться хорошим, а не то я и вправду могу очутиться в раю. Но, конечно, я не высказал этого вслух, потому что пользы от этого все равно никакой. Только наживешь неприятности.
А мисс Ватсон как начала,
— Ну, — отвечала старуха, — на это надежда плоха.
Я, конечно, очень обрадовался: мы с Томом будем, значит, вместе.
Долго еще мисс Ватсон долбила меня; мне стало нудно и тошно. Потом созвали негров и давай молиться. А потом пошли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком сальной свечки, поставил его на стол, сел к окошку и старался думать о чем-нибудь веселом, но веселье не шло мне на ум. Я чувствовал себя таким одиноким, что мне захотелось умереть. Сверкали звезды; печально шелестела листва. Издалека доносился крик совы, оплакивающей чью-то кончину. Где-то жалобно завыла собака, предвещая кому-то смерть, и ветер тоже нашептывал что-то очень печальное, а я не понимал, что он шепчет, и по спине у меня бегали мурашки. Потом из лесу донесся стон покойника. Так стонут привидения, когда им не лежится в могиле и они хотят сказать что-то такое, что тяготит их совесть, и не могут и должны бродить по ночам. У меня сердце замерло от страха, жутко мне было сидеть одному. Как нарочно, вдруг откуда-то взялся паук и пополз у меня по плечу. Я смахнул его прямо на свечку. И не успел я моргнуть глазом, как он сгорел. Я прекрасно знаю, что это дурная примета, угрожающая мне ужасной бедой. Мигом вскочил я на ноги, потом повернулся три раза на месте, каждый раз крестя себе грудь, а потом взял нитку, перевязал ею несколько волосков на голове, чтобы отогнать нечистую силу. Но все же не мог успокоиться.
Дрожа всем телом, я присел на кровать и вытащил трубку. В доме все спали, и можно было покурить, не боясь хозяйки. Я сидел и курил. Прошло много времени. Вдали послышался бой часов — бум-бум-бум, пробило двенадцать, и стало еще тише, чем прежде.
Вдруг в саду хрустнула ветка. Как будто кто-то копошился там внизу.
Я насторожил уши. Внизу раздалось: «Мяу! мяу!..» Ага! Вот в чем дело!
— Мяу! мяу! — отвечал я как можно тише, потушил свечу и вылез через окно на крышу сарая, а потом спустился вниз по столбу и стал пробираться между деревьями, так как знал, что меня поджидает Том Сойер.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мальчишки удирают от Джима. — Шайка Тома Сойера. — Дальновидные замыслы.
Мы крались на цыпочках по тропинке в саду между деревьями, наклоняясь, чтобы не задеть головами за ветки. Но, проходя мимо кухонной двери, я споткнулся о какой-то корень. Мы припали к земле и притаились. Негр Джим, принадлежавший мисс Ватсон, сидел на пороге кухни. Мы отлично могли его видеть, потому что в кухне горел огонь. Он поднялся, вытянул шею, прислушался одну минуту и спросил:
— Кто там?
Опять прислушался, сошел на цыпочках с крыльца и остановился как раз между нами. Мы могли бы тронуть его рукой. Минуты проходили, еще и еще — и не было слышно ни единого звука, а мы лежали так близко. Вдруг у меня зачесалась нога, но я не смел почесать ее. Потом зачесалось ухо. Потом спина — как раз между лопатками. Ну, кажется, вот сейчас помру, если не почешусь. И отчего это непременно тогда зачешется, когда нельзя почесаться? Впоследствии я часто думал об этом. Непременно, когда вы среди важных людей, или на похоронах, или отвечаете урок, — одним словом, тогда, когда нельзя почесаться, у вас начнет чесаться все тело — то там, то здесь, в разных местах.
Немного спустя Джим опять заговорил:
— Да кто там? Лопни мои
глаза, если я не слышал шагов! Но Джим не так глуп! Джим знает, что делать. Джим сядет здесь и будет ждать!И он преспокойно сел на землю между Томом и мною, прислонясь спиной к дереву и вытянув ноги так, что одна его нога почти касалась моей. Теперь мои муки начались снова. Сперва у меня зачесался нос, и чесался так, что слезы выступили у меня на глазах. Но я не шелохнулся. Потом зачесалось внутри носа. Потом под носом. Не понимаю, как я мог вытерпеть это. Так прошло пять-шесть минут, — и все они казались длиннее, чем всегда. Я насчитал уже одиннадцать разных мест, где у меня чесалось. Но я стиснул зубы и решил страдать до конца. К счастью, как раз тогда, когда я не мог уже больше терпеть, я услышал громкий храп заснувшего Джима — мы были спасены! И в ту же минуту моя чесотка прошла.
Том тихонько свистнул, и мы поползли на четвереньках дальше. Отойдя шагов на десять, Том шепнул мне, что хорошо бы привязать Джима — просто так, для смеха — к дереву, но я не согласился, потому что Джим проснется, поднимет шум, и тогда узнают, что меня нет дома. Том вспомнил, что у него нехватает свечей и что недурно бы раздобыть новую свечку на кухне. Я не соглашался и на это, потому что Джим мог проснуться, но Том настоял на своем. Мы прокрались на кухню, взяли целых три свечи, и в уплату за них Том положил на стол пять центов. Я просто умирал от страху. Но Тому непременно хотелось сыграть с Джимом какую-нибудь штуку, и мне пришлось ждать его довольно долго, а кругом меня все было попрежнему тихо и безлюдно.
Наконец Том вернулся. Мы быстро пошли вдоль забора и взобрались на высокий пригорок позади дома. Том рассказал, что он снял с Джима шляпу и повесил ее на сучок и что при этом негр чуть-чуть шевельнулся, но продолжал храпеть. Впоследствии Джим говорил, что будто ведьмы околдовали его и нагнали на него сон и ездили на нем по всему штату, а потом бросили опять под дерево и в знак того, что это именно они проделали над ним все эти штуки, повесили его шляпу на сучок. Но когда Джим рассказывал свою историю в другой раз, то оказалось, что ведьмы ездили на нем уже до Нового Орлеана, и при каждом новом рассказе он ездил все дальше и дальше, так что в конце концов он уверял, будто ведьмы возили его по всему свету и оттого вся его спина в кровоподтеках и ссадинах. Вообще Джим страшно гордился своим знакомством с нечистою силою и смотрел на других негров свысока. Чтобы послушать историю Джима, негры приходили к нему за несколько миль. Он сделался самым уважаемым негром во всем околотке, и чужие негры смотрели на него, разинув рты, как на диковинку. По вечерам, собравшись у кухонного очага, негры вообще охотно ведут беседы о ведьмах и чертях, но как только кто-нибудь начинал щеголять своим близким знакомством с чертями, вмешивался Джим и говорил: «Ну что вы знаете про нечистую силу!» И оттеснял рассказчика на задний план.
Джим носил у себя на шее пятицентовую монетку, ту самую, которую оставил ему Том, и уверял, что это волшебный талисман, данный ему в руки самим чортом. Давая Джиму эту монетку, чорт будто бы сказал ему, что в ней заключается чудесная сила: монета будто бы может вылечивать от всех болезней и вызывать ведьм, стоит только произнести при этом одно волшебное слово, но какое — Джим никогда не говорил. Все негры сбегались к нему и отдавали ему все, что имели, только бы посмотреть на монетку; но никто не смел к ней прикоснуться: ведь она побывала в руках у самого дьявола! Джиму некогда было и работой заниматься, до того он чванился, что видал чорта и возил его у себя на спине.
Подойдя к краю пригорка, мы с Томом взглянули вниз. Внизу расстилался наш городок. Только в трех или четырех окнах мерцали огоньки, — наверно, в тех домах были больные. Над нами чудесно сверкали звезды, а внизу была широкая тихая река около мили в ширину. Мы спустились с пригорка и отыскали приятелей: Джо Гарпера, Бена Роджерса и еще двух-трех мальчишек, которые спрятались на ночь в старой пустой кожевне. Мы отвязали чей-то ялик и поплыли вниз по реке. Мы проплыли две с половиною мили и пристали к большому утесу, торчавшему у крутых берегов. Там мы высадились.