Приключения в лесу

Глава девятая Не только боярин бодрствовал в ту ночь…

Не сомкнули глаз крестьяне, имевшие дочерей, потому что никто не знал, кому из девушек предстоит на рассвете стать жертвой дракона. Не сомкнули глаз и те парни, у кого были невесты; ни на миг не уснули братья, тревожившиеся за участь сестёр, и ещё много-много других людей.

Самые смелые собрались в хижине деда Панакуди, чтобы обсудить, как и что делать дальше. Были тут Козёл, Двухбородый, молодой дровосек с рассечённым лбом, два-три пастуха, углежог из Дальних Выселок со своим семнадцатилетним сыном, которого звали Сабота.

— Я считаю, надо тайком увести всех девушек в лес, — сказал Козёл.

— А я, — шёпотом произнёс Панакуди, — советую сначала положить в рот два ореха и уж тогда говорить. Сквозь стены всё слышно, а у соглядатаев боярских ушки на макушке. Когда во рту орехи, не разобрать, кто говорит и что говорит.

Все кивнули — мол, твоя правда.

— Да здравствует боярин Калота, его свита и боярский совет! Да пошлёт им небо здоровья и всяческого благополучия! — громко выкрикнул старик, потом взял два ореха и уже гораздо тише произнёс: — А шейчаш дауайте го-воуить пуавду!

— Всё равно разобрать можно, дедушка! — неожиданно подал голос Сабота, сын углежога. — Лучше по-другому!

— Это как же? — удивлённо посмотрел на юношу старый Панакуди.

— Перед каждым слогом говорить «ПУ». Вот так: ПУ-а Пу-сей-Пу-час Пу-да-Пу-вай-ПУ-те Пу-го-Пу-во-ПУ-рить ПУ-пра-ПУ-вду!

— Шмотьи ты, что пьидумал мальчишка! Здоуоуо, хитуо! — обрадовался Панакуди и выплюнул орехи. — Сто шестьдесят лет живу на свете и до такого не додумался! Ай да малый! Кабы я раньше про то знал, не стал бы орехи всю жизнь во рту держать, все зубы остались бы целы, а то — видали? — трёх зубов не хватает! — Старик раскрыл рот, и все увидели, что у него действительно нет трёх зубов.

— ПУ-до-ПУ-лой ПУ-бо-ПУ-яри-ПУ-на ПУ-ка-ПУ-ло-ПУ-ту! — выкрикнул Козёл.

— ПУ-до-ПУ-лой! — согласился Панакуди. — Но давайте поговорим о деле, а то ПУ-вре-ПУ-мя ПУ-не ПУ-ждёт!

И дальше пошёл такой разговор (разумеется, никто не забывал ставить перед каждым слогом «ПУ»):

— Давайте тайком уведём девушек в дальний лес и спрячем там в пещерах, — повторил Козёл.

— А что толку? Стражники Калоты похватают мужчин и выведают, куда спрятали девушек, — возразил Панакуди.

— Из нас всех только один человек будет знать, где они, — настаивал на своём Козёл.

Но остальные растолковали ему, что девушек — а их было не меньше ста — спрятать мало, нужно ещё и кормить. А попробуй прокорми сто человек — разве скроешь это от боярских глаз?

— Давайте лучше разведаем, кого из девушек собираются отдать дракону, её одну тогда и спрячем, — предложил Панакуди.

Двухбородого (он считался приятелем Варадина, потому что ходил вместе с ним в горы собирать целебные травы) послали подстеречь, когда тот выйдет из крепости, и с глазу на глаз вызнать, кого из девушек хотят отдать дракону.

Двухбородый тут же отправился исполнять поручение, остальные продолжали разговор.

— Во всём виноват боярин! — неожиданно подал голос сын углежога. — Взять бы да отправить его на тот свет!

Все оторопело уставились на юношу, а отец выбранил его:

— Дурень! Молокосос безусый, а туда же — в мужской разговор лезет! Как влеплю сейчас затрещину за дурацкие твои слова!..

— Воля твоя, батюшка, бей, только дозволь ещё спросить, — сказал Сабота.

— Это о чём же? — досадливо сдвинул брови углежог.

— Хочу я спросить у дедушки Панакуди, чем думают мужчины в нашем селении — усами или мозгами?

— Молчать! — замахнулся отец на Саботу.

Но Панакуди остановил его:

— Не обижай юношу! — И обернулся к Саботе: — Прав ты, сынок, в нашем селении мужчины и впрямь не мозгами думают, а усами. Кабы мозгами — так не разделились бы на три дружины, не шли бы на дракона поврозь, Гаки не завёл бы лучших наших пастухов в пещеру, а Зверолов не вздумал бы ошпаривать дракона кипятком. Ничего этого не было бы! — Старик так разгорячился, что забыл об осторожности: не прибавлял «ПУ» к каждому слогу.

— ПУ-ти-ПУ-хо! — напомнил ему Козёл.

— Никаких ПУ-ти-ПУ-хо! Ты мне рта не затыкай! — разошёлся Панакуди. — Пускай делают со мной что хотят, хоть вешают, хоть псам кидают, мне всё равно, и так уже одной ногой в могиле стою!

Старик вынул кисет, набил трубку, стал высекать огонь, но от волнения, вместо того чтобы бить огнивом по кремню, ударял кремнём по огниву, не переставая возмущённо ворчать:

— Какое там! Не то что усами — наши мужики верёвками думают, которыми у них царвули подвязаны!

— Чем бы ни думали, — заговорил молодой дровосек с рассечённым лбом, — сражаться с драконом дело трудное.

— А можно было не сражаться. Можно было… ну, например, сжечь его! — не мог успокоиться дед Панакуди. — Завалить вход в пещеру дровами, хворостом и поджечь!

— А он дунул бы разок, весь огонь наружу выдул, лес заполыхал бы, и опять худо пришлось бы нам, а не дракону, — возразил молодой дровосек.

— Может, и так, но надо было прежде пораскинуть хорошенько мозгами! — всё ещё горячился Панакуди и продолжал бить кремнём по огниву, пока Сабота не остановил его, сказав, что так ему огня вовек не высечь.

Панакуди спохватился, ударил огнивом по кремню, трут загорелся, и по комнате распространился приятный запах.

Всё то время, что старик высекал огонь, Сабота неотрывно смотрел на его руки и напряжённо о чём-то думал. А когда трут загорелся, он неожиданно — казалось бы ни к селу ни к городу — спросил у деда Панакуди, не найдётся ли у него ещё трут.

— А на что тебе? Уж не начал ли ты курить? — удивился тот.

— ПУ-най-ПУ-дёт-ПУ-ся ПУ-или ПУ-нет?

— Что другое, а это найдётся.

— ПУ-а ПУ-сколь-ПУ-ко ПУ-его ПУ-у ПУ-те-ПУ-бя, дедушка? — продолжал расспрашивать Сабота, и глаза у него загорелись.

— Да мешок… А может, и два будет… У меня другого занятия нету, брожу день-деньской по лесу, трут для трубочки собираю.

— Два мешка! — воскликнул Сабота, от радости позабыв про «ПУ». — Тогда считайте, что дракон уже мёртв! Дай я тебя расцелую, дедушка!

Сабота кинулся к Панакуди, но углежог вскочил и остановил сына.

— Рехнулся у меня парень, разрази его гром!