Приключения в лесу

Крестьяне бросились за брёвнами, чтобы подпереть мост, не дать опустить его. Но тут раздался страшный грохот, земля ходуном заходила у них под ногами. Люди в ужасе попадали ничком. Только Сабота остался стоять. И Панакуди. Вслушавшись в грохот, старик засиял.

— Началось! — радостно воскликнул он и с неожиданным проворством вскарабкался на одну из ближних скал, откуда была видна пещера дракона.

Сабота последовал за ним и хорошо сделал, потому что зрелище, открывшееся ему с вершины скалы, можно увидеть лишь раз в тысячу лет: дракон — быть может, последний дракон на земле — горел, метался, издыхал в страшных муках. Тёмные клубы дыма валили из пастей и ноздрей всех его трёх голов, а жёлто-зелёные языки пламени, которые чудище изрыгало, поджигали всё вокруг — траву, кусты, деревья. Дракон метался по ущелью в поисках воды, но воды не было ни капли — не зря Сабота велел Козлу отвести реку в другое русло. Огонь между тем разгорался всё сильнее. Дракон карабкался вверх по склону, поджигая всё новые и новые деревья, кусты, и с грохотом срывался вниз, на каменистое дно ущелья. Он неистово бил хвостом, и от этих ударов и ужасающего предсмертного рёва тряслась земля, раскалывались скалы и каменным дождём обрушивались на дракона.

Почуяв наконец, где вода, дракон, не переставая реветь, потащился по высохшему руслу. Он не полз, а словно подскакивал, на ходу разбивая хвостом камни и скалы. Крестьяне попрятались кто куда. Панакуди уже не смеялся: если разъярённый, горящий дракон дотащится до селения, он испепелит его, сровняет с землёй.

— О небо! — взмолился старик. — Смилуйся над нами!

Само собой, ни небо, ни люди не услышали его, а дракон продолжал громыхать и реветь. Вот он уже совсем близко от боярской крепости. Его манила вода в оборонительном рву. Пусть тухлая, но вода! Однако чудище так металось, так сотрясало всё вокруг, что стена старой, сгоревшей изнутри крепости пошатнулась, накренилась и обрушилась, доверху завалив ров.

Дракон дёрнулся в каком-то отчаянном прыжке, рухнул наземь и лопнул, разлетевшись на тысячи кусков!

Онемевшие, потрясённые, наблюдали за этим зрелищем люди, укрывшиеся за скалами и деревьями.

Долго ещё сыпались с неба драконова чешуя, камни, комья земля. Когда же наконец небо очистилось, многоголосый возглас радости взметнулся над развалинами:

— Да здравствует свобода!

* * *

Радости, ликованию не было предела. Не стало ни дракона, ни боярина, ни старейшин, ни Главного Прорицателя! Те, кто умел играть на свирелях и волынках, заиграли весёлую музыку; те, кто не умел играть, запели и заплясали, а кто не умел ни того, ни другого, принялись колотить в тазы и вёдра.

Поднялся такой шум, какого никто никогда не слышал. Тщетно звал Панакуди «посланца небес» — тот не отзывался. Тщетно искал его старик в толпе… Саботы нигде не было…

Глава девятнадцатая Над селением взошло солнце…

Где же он был? Возле Джонды? Нет! Сабота думал пойти к ней, но не посмел. Что он скажет ей? «Вот он я, посланец неба»? Да и как показаться в таком виде? Усы длиннющие, а бороды нет. Волосы всклокочены. На плечах плащ, но одна нога обутая, другая босая, вся в ссадинах и царапинах. Нет! Либо надо найти второй царвул, либо уж скинуть и этот… И плащ тоже скинуть, потому что солдатский плащ хорош при сапогах… Но тогда будет видна рубаха — мятая, грязная, забрызганная кровью… Как быть?

Вот о чём размышлял Сабота, пока последние, самые мелкие камешки сыпались с неба. А потом, когда жители Петухов с криками и песнями потянулись на площадь, он решил так: «Нет, нельзя мне к ней идти! Сначала умоюсь, взгляну на своё отражение в воде, и тогда подумаю, как быть дальше…»

Перепрыгивая через дымящиеся балки, когти, кости, камни и чешую, Сабота спустился в буковую рощу, где протекал прозрачный родничок.

Наклонившись над водой, юноша увидел свою усатую физиономию и отпрянул в ужасе. «Как мог Панакуди сыграть со мной такую шутку? Сделать чёрные усы, когда волосы у меня русые!»

Он снова посмотрел на своё отражение. Нет, он не ошибся: усы были чёрные, как воронье крыло!

Вдруг рядом с его головой в водяной ряби отразилось знакомое лицо…

— Ты что тут делаешь? — спросил Панакуди, еле переводя дух от быстрой ходьбы.

— Водицы пришёл испить, — солгал Сабота.

— А почему ты такой красный да понурый? — снова спросил старик, вглядываясь в него и пытаясь отгадать, чем он так опечален.

— Зачем ты сделал мне такие ужасные усы, дедушка? — чуть не со слезами воскликнул Сабота. — Чёрные! Торчком торчат! Ни пригладить их, ни закрутить!

— Вот и вся причина? — удивился Панакуди. — Не нужны тебе чёрные — вымоем в отваре ореховых листьев, и станут они в точности как твои волосы. Не хочешь, чтобы торчали, — мазну их разок блошиным жиром, и станут они мягкими, как шёлк, да послушными. Если нет у тебя другой заботы, то напейся скорее воды, и пойдём. Джонда хочет видеть своего спасителя…

— Как я пойду? Босиком?

— Зачем босиком? Я, когда ещё в женихах ходил, сшил себе сапоги — из выделанной кожи, с красным кантом и бубенчиками, а надеть ни разу не довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и стоят новёхонькие, ненадёванные, тебя дожидаются.

— Ах, дедушка! Я… — Сабота хотел поблагодарить старика, но тот прервал его:

— А боярский сын из Глиганцы вместе с золотыми монетами подарил мне ещё кафтан верблюжьей шерсти, с поясом. Тебе он больше под стать, чем мне.

— Я… — порывался сказать Сабота.

Но Панакуди снова прервал его:

— Благодарить потом будешь. Сначала дай обнять эту умную голову, которая спасла нас даже не от одного, а от двух драконов!

— Пойдём, дедушка! Пойдём, нас ждут… — вырвался Сабота из объятий старика. — Неудобно, чтобы люди ждали…

— Ох, вижу я, не мешало б и тебе глотнуть тех кореньев, — лукаво ухмыльнулся дед, покачав своей седой головой. — Тогда ты не будешь думать «Джонда», а говорить «люди»… Верно?

— Верно… — рассеянно ответил Сабота.

— Ты о чём задумался? — спросил Панакуди, заглядывая ему в глаза и усмехаясь в свою курчавую бороду.

— О твоих кореньях. Хватит ли у нас чудодейственных кореньев, чтобы отныне люди всегда говорили одну только правду?

— Раз нет больше на свете боярской крепости и самого боярина, его псов, палачей и слуг, люди и без всяких кореньев будут всегда говорить правду, сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда ожидает тебя.

Старик взял Саботу за руку, и, довольные, счастливые, они направились в селение, где царили солнце, веселье и песни.

Приключения в лесу Сказки и рассказы

Поединок

Странное и зловещее имя было у этого ветра — Древолом, потому что был он сильный, налетал неожиданно. И там, где проносился он, оставались сотни, а то и тысячи вырванных с корнем деревьев.

Он был резкий, холодный и завистливый. Ему хотелось, чтобы земля стала безжизненной равниной, по которой носился бы только он один. Чтобы ничто не мешало его бешеным порывам, ничто не стояло на его пути. Тысячами кнутов стегал он, хлестал и гнул в лесу всё живое, и всё живое трепетало перед ним.

Буки уж на что смелые — и те предпочитали прятаться в оврагах. Пихты, хотя они высокие и стволы у них толстые, тоже не показывались на вершинах. Даже могучие и крепкие дубы избегали открытых мест, не хотели связываться с Древоломом. Только стройные, гибкие сосенки не боялись его. А храбрее всех была старая Сосна, что росла на Островерхом утёсе. Она внимания не обращала на Древолома, не пряталась, а колола его, не кланялась, а била его, осаживала и смеялась ему в лицо.

Вот почему Древолом обходился с Сосной особенно жестоко: в слепой злобе набрасывался на неё, срывал иглы, пригибал её ветви, стегал по стволу, потом вдруг улетал, чтобы, вернувшись, с новой силой раскачивать и трясти. Он хотел сломать её и сбросить со скалы.