Приключения великих уравнений

* * *

Петербургский академик Франц Ульрих Теодор Эпинус едва не дошел до концепций электромагнитизма Ампера. Так, в своей речи «О сходстве электрической силы с магнитною», произнесенной в академии 7 сентября 1758 года, он прямо указывает, что «основные начала, порождающие магнитные явления, мало чем отличаются от начал, которыми следует объяснить те явления, которые относятся к телам, электрическим по природе». Тут же он указывает, что «электричество по разнообразию своих явлений должно быть гораздо богаче магнетизма» (эту «несимметричность» в уравнениях Максвелла можно легко заметить). Однако Эпинус работал еще до Гальвани, до Вольта, до открытия «гадьвани-вольтовского» электричества. Поэтому выводы Эпинуса, естественно, не могли быть столь же глубоки и обоснованны, как выводы Ампера и его последователей, творииших на 60 лет позже.

* * *

Однако оригинальность и смелость его электромагнитных серендипити падала с каждой неделей, с каждой новой статьей. Невозможно отделаться от мысли, да так это было и в действительности, что после двух недель 11–25 сентября в его представлении не было добавлено уже ничего существенного.

Период «реакции» кончился, и мозг Ампера постепенно возвращался к своему извечному состоянию — радостные недели творческого счастья прошли, и Ампер опять опустился в пучину своих телесных и душевных страданий. Уже через четыре года мучимый стенокардией Ампер писал: «Я никогда не был таким несчастливым, как теперь, так удрученным невзгодами и настолько перегруженным и удрученным работой. У меня нет ни в чем утешения, и, глядя без удовольствия на мой сад, где я проложил новые тропинки, я не представляю себе, что будет со мной!»

Так все вернулось на круги своя…

Эстафета, принятая Ампером, должна быть передана теперь достойному преемнику.

Он существовал, преемник. В нетерпении ожидая часа своего, он совершал открытия, проводил исследования, но все это было лишь подготовкой к выполнению главной жизненной задачи.

Он ждал сигнала о том, что час его наступил.

Он устал ждать, этот тридцатилетний великий труженик. Он устал ждать, Фарадей.

Самое великое открытие сэра Гемфри

Дворец за Темзой, в 10 милях от Лондона; к нему можно попасть на набитой битком электричке, идущей от вокзала Ватерлоо, или проще и приятнее — пароходиком по реке.

Сначала посетителю открывается панорама цветущих террас, подстриженных куполами кустов, живописных лужаек, фонтанов, затем — красных кирпичных стен, увитых вьюнком и жимолостью. Постепенно из зелени появляется сам дворец — средневековый замок с множеством башен, башенок, арок, вимпергов, эркеров, странным образом гармонично сочетающихся со вполне ными окнами. Дворец и его службы состоят из множества причудливо соединенных построек и флигелей.

Один из флигелей, увитый зеленью до крыши, — место паломничества. Здесь провел девять последних лет жизни гениальный Майкл Фарадей, великий физик, член Лондонского Королевского общества, академик Санкт-Петербургской, Флорентийской, Парижской и других славных академий.

Дворец Хэмптон-Корт построен в XVI веке кардиналом Волсеем и оставлен им для короля Генриха VIII; в XVII веке дворец был перестроен для Вильяма III известным архитектором Кристофером Реном (прославившимся строительством лондонского собора святого Павла, дружбой с Ньютоном и песенкой, которую про него распевают:

Как-то сэр Кристофер Рен Пошел откушать кое с кем. Но сказал: коль спросят скоро — Я — на строительстве собора).

Еще позже, во времена долгого царствования королевы Виктории, флигели дворца были превращены в «дома благосклонности и благорасположения», где наиболее заслуженные люди Англии могли получить бесплатные квартиры (сейчас там в основном живут теле- и кинозвезды). Нельзя сказать, что щедрость была чрезмерной — королева дворец не любила, ей был больше по душе старый Виндзор, да и слава у Хэмптон-Корта была неважная — считалось, что по нему бродят привидения — две жены Генриха VIII и няня Эдуарда VI, умершие здесь когда-то насильственной смертью.

Для Фарадея, оклад которого ни в коей мере не был соизмерим с его заслугами (Фарадей подрабатывал, будучи «смотрителем маяков» и судебным экспертом по качеству промышленных товаров), предложение бесплатной квартиры было как нельзя более кстати, и он, скрепя сердце, принял его, хотя ранее отказался от предоставления ему королевой дворянского звания и предложенной в недостаточно корректной форме пенсии — 300 фунтов стерлингов в год.

Итак, кабинет Фарадея в Хэмптон-Корте.

Его кресло, придвинутое к окну, из окна видны аккуратно подстриженные зеленые клумбы, ручей. Пустынно и холодно. Апрельское солнце не отогрело еще кирпичных красных стен,

Низкие, несущиеся к океану облака, мелкий, возникающий время от времени дождь помогают преодолеть в воображении один век и представить себе Фарадея, живущего здесь, сидящего перед этим самым окном, в этом самом кресле, ступающего по этому же каменному с пробивающейся травой двору, спешащего от такого же вот скучного дождичка…

В последние, «хэмптонкортские», годы силы его слабели. Он не мог уже выполнять прежние работы и постепенно отказывался от всего того, что мешало ему делать главное — заниматься наукой. Сначала он отказывается от лекций.

«…Настало время уйти из-за потери памяти и усталости мозга. Причины:

1. Колебания и неопределенность в доказательствах, на которых лектор должен настаивать.

2. Неспособность извлечь из памяти ранее накопленные сокровища знаний.

3. Тускнеют и забываются прежние представления о своих правах, чувство собственного достоинства и самоуважения.

4. Сильная потребность поступать справедливо по отношению к другим и неспособность сделать это. Удалиться».

Со временем он отказался даже от писем друзьям:

«Снова и снова рву я свои письма, потому что пишу ерунду. Я не могу уже плавно писать и проводить линии.

Смогу ли я преодолеть этот беспорядок? Не знаю.

Больше писать не буду. Моя любовь с Вами».

Он умер в своем рабочем кресле, в последний раз глядя из окна кабинета на осеннюю зелень и детей, играющих у ручья. Это случилось 25 августа 1867 года…

Фарадей родился 22 сентября 1791 года. Обычно пишут, что Фарадей родился в провинциальной деревушке, называвшейся «Ньюингтонские полигоны». Взгляд так устоялся, что многие биографы не замечают, что «Ньюингтонские полигоны» сейчас находятся «на расстоянии броска камнем от вокзала Ватерлоо, который мы считаем расположенным почти в сердце Лондона».

Он рано узнал нужду. В девять лет, когда цены на продукты резко подскочили, каравай хлеба был ему недельной нормой пищи.

Отец его был кузнецом, мать — горничной. Образование Фарадея? Оно «было самым заурядным и включало в себя начальные навыки чтения, письма и арифметики, полученные в обычной дневной школе. Свободное время я проводил дома и на улице».

Ему повезло. В известной мере только случайностью можно объяснить то, что двенадцатилетний Майкл попал на работу в книжный магазин, а не, скажем, в кузницу к своему отцу, где он мог разве что научиться отменно подковывать лошадей.