Приключения Виконта Адриланки
Шрифт:
— Мне кажется, это хороший закон.
Пэл пожал плечами. — Возможно. И будьте уверены, если бы такого закона не было, было бы крайне трудно найти того, кто вообще бы захотел продать фунт бекона.
— Это и мое мнение. И тогда?
— И тогда вспомните время, когда мы служили в Гвардии и когда мы встречали множество очаровательных людей, которые искренне верили, что они могут игнорировать закон, требующий платить налоги за азартные игры.
— Я помню.
— И наших друзей гвардейцев, которые чувствовали что, в свою очередь, они могут игнорировать законы, которые говорят,
— Но вы помните, что я никогда не брал таких денег.
— Вы выше обычного человека, Айрич.
— И?
— И, тем не менее, те, кто брал эти деньги, были хорошими гвардейцами, хорошими Драконлордами и, зачастую, хорошими гражданами Империи.
— А, я вижу куда вы клоните.
— Итак, это достаточно ясно или нет?
— Остались законы чести.
— Точно, Айрич. Законы чести говорят о долге, любви, дружбе и верности, и располагают все эти понятия в замечательном порядке. Законы чести говорят о том, как и что мы должны выбирать, и каким законам человека мы должны подчиняться.
— Вы привели очень сильный аргумент, Пэл. Вы согласны со мной, Тазендра?
— О, да, конечно, конечно. И я даже могу что-то добавить. Долг — это Айрич, Любовь — Кааврен, я — дружба, а Пэл олицетворяет верность. Я права? Именно поэтому мы всегда хорошо ладим между собой.
— Нет сомнения, что вы правы, — сказал Пэл.
— Итак, — продолжал Айрич, — по вашему каждый человек имеет свои законы чести?
— Конечно, — сказал Пэл. — Унаследованные от семьи, заимствованные у друзей, а также у всех тех, с кем он встречается каждый день своей жизни. Конечно за исключением вас, мой дорогой Айрич.
— Я — исключение? — с улыбкой сказал Лиорн.
— Безусловно. Вы родились с законами чести, и они не изменились за все время вашей жизни. Вот почему вы не можете понять их. Вы можете рассказать о вашем собственном чувство чести не больше, чем вы можете рассказать о вкусе вашего языка.
— Я даже не знаю, вы меня слишком хвалите или слишком ругаете.
— Ни то и не другое.
— Но вы считаете, что это дает вам право нарушать законы людей, если вы следуете законам чести?
— Конечно. Не всякий, Айрич, может следовать им обоим сразу. Иногда мы должны нарушить один или другой. Когда вы сталкиваетесь с таким выбором, я знаю, в каком направлении вы пойдете и что сделаете.
— Мой дорогой Пэл, если вы сталкиваетесь с таким выбором, это означает только то, что либо ваш кодекс чести неправилен…
— Да, либо?
— Либо что-нибудь не в порядке с законами.
— О, с этим я согласен.
— Хорошо. Вот видите, я ошибался: я не думал, что мы сможет придти к согласию в таком вопросе.
— Как мы могли не согласиться, Айрич, когда для несгибаемого, высокомерного упрямца вы в высшей степени милы. Я бы сдвинул наши кружки, если бы в вашей было что-нибудь другое, а не вода.
— Как, это мешает вам?
— Очень мешает. Я не люблю бесчестить чувство.
Айрич хихикнул. — Хорошо, я пью вместе с вами, в душе. Но скажите мне…
— Да?
— Не заставило ли вас именно чувство чести оставить службу у Претендента?
Или сработала ваша обычная проницательность, и вы поняли, что Зарика обязательно победит?— Ни то, ни другое. Скорее они привели к тому, что я поддержал Кану; первое потому, что я считал это своим долгом, а второе — потому что я верил, что он победит.
— Хорошо, но что же это было?
— Айрич, вы прекрасно знаете это. Дружба, конечно, и любовь.
— Но тогда получается, что дружба и любовь восстали против чести?
— Дружба и любовь — часть чести. Однако, дружба и любовь действительно могут столкнуться друг с другом, и оба могу вступить в конфликт с долгом. И вот свидетельство — наш бедный друг Кааврен, не говоря уже о его сыне.
Айрич вздохнул. — Я думаю, что вы правы. И чем, как вы думаете, все это закончится?
Пэл покачал головой. — Как раз в этом случае…
— Ну?
— У меня вообще нет никаких идей.
Айрич и Пэл (а также иногда вставлявшая слово Тазендра) разговаривали так, как если бы они были одни в мире, или вернулись в свой старый дом, в котором жили в городе Драгейра, а не сидели вокруг костра вместе с разбойниками с большой дороги, которые, впрочем, хранили почтительное молчание. Ибронка, со своей стороны, глядела на них во все глаза и слушала так, как если бы ей разрешили подслушать разговоры богов — хотя, на самом деле, это разрешено только читателю. И пока этот разговор продолжался, Кааврен и его сын продолжали свою медленную, долгую прогулку.
— Тогда, — сказал Кааврен, — Виконт, объясните мне кое-что.
— Я отвечу на любой вопрос, который вы зададите.
— Что вы хотите?
— Что я хочу?
— Да, Виконт. Какое событие бы вам понравилось?
— О, я бы очень хотел, чтобы вы и Графиня, моя мать, обняли Ибронку, ее мать обняла бы меня, и мы все вернулись в Адриланку.
— Вы думаете, это может произойти?
— Мне это кажется совершенно невероятным.
— Вы очень много просите у меня, Пиро.
— О, напротив, милорд. Я ничего не прошу у вас. Это вы сделали мне честь и попросили меня рассказать вам, что я хочу, вот и все.
— В некоторых отношениях, — сказал Кааврен, медленно выговаривая слова, — я бы предпочел, чтобы я мог не замечать — то есть полностью игнорировать — законы и правила общества, и воспитание, которое получил.
— Только в некоторых отношениях, милорд?
— Вам все кажется совсем просто, не так ли? Вы любите, ваша любовь чиста, и все, что следует из вашей любви, тоже должно быть чистым, а все то, что мешает вашей любви, должно быть злом.
— Милорд Граф, я совсем не такой дурак.
— Но тогда?
— А чем я пожертвовал, милорд? И кому или чему была принесена моя жертва? Кто от этого выиграл и сколько?
— Вы говорите как торгаш.
— Тогда я немного забежал вперед, вот и все.
— Как, вы думаете, что мы все станем купцами?
— Через десять лет разбойник не сможет выжить в этой области. Через сто лет будет невозможно выжить во всей Империи. А через тысячу лет никто не будет способен сказать слово «честь» без гнусной ухмылки на своем лице.
— Виконт, вы действительно думаете, что мы к этому идем?