Прилив

Бедняга Тибо мертв.

Автопилот, похоже, был сломан. Я вскарабкался на палубу, где уже исчез, испарился сильный запах крови, исчез благодаря холодным порывам ветра и дождя. Кливер все еще хлопал там, впереди, периодически натягиваясь. Мы сильно накренились, двигаясь на северо-восток поперек приливной волны. В этом направлении идти нельзя. Я схватил штурвал.

Он холостым ходом крутанулся в моей руке.

Я выхватил из скоб напалубный фонарь и стянул кожух с цоколя, в котором находился приводной механизм штурвала. Там на паре цепных звездочек, связанных с рулевым управлением, следовало находиться большой толстой цепи от мотоцикла «БМВ».

Но ее не было.

Несмотря на холод, меня прошиб пот. Боль ушла, перехлестнутая обширным пламенем, охватившем мое тело и конечности. Румпель на случай аварийной ситуации лежал в специальном рундуке в транце. Я откинул скобы и нащупал его.

«Аркансьель» прервал на время свое стремительное движение. Я понимал, что означает эта задержка: в восьми футах под моими ногами киль судна прочесал ил.

Волны были небольшими, но крутыми и резкими. Одна из них сильно ударила снизу. Пальцы мои от соприкосновения с распорками буя распухли как аэростаты. Румпель выскочил из них, отлетел к бортовой палубе и перевалился за борт.

Киль вновь соприкоснулся с илом, и я, не устояв на ногах, упал на колени. Справа по борту виднелась полоса белой воды. Кливер натянулся, и мгновение все было спокойно, только загрохотал и засвистел кильватер «Арка», рванувшего вперед. Ни звука от тела Тибо, лежащего в луже крови на дне каюты. Ни звука от меня, в полубессознательном состоянии стоящего на коленях в кокпите лишенной управления яхты.

Но со стороны правого борта, оттуда, где волны бьются о берег, оставляя на нем белую пену, доносился сильный, все сотрясающий грохот.

Я ударил по кнопке запуска двигателя — никакой реакции. Они перерубили якорную цепь, провод рулевого управления и подводящие провода аккумуляторной батареи двигателя. И отчалили в своем «Зодиаке», бросив яхту на подветренной стороне побережья. Они оставили убитого, чтобы волны омыли его — такую же жертву ужасного несчастного случая, как и его друг ирландец, которого, должно быть, еще раньше трагически снесло за борт.

Никто не должен был уцелеть.

Киль «Арка» спотыкался, вновь освобождался, снова зацепился, и теперь крепко. Вновь раздался страшный грохот.

Яхту с размаху бросило набок. Все вокруг внезапно наполнилось ревом белой воды. Что-то с треском разломилось. На фоне чуть светлеющего неба я увидел, как мачта медленно сложилась вдвое и погрузилась в пену. Я бросился в каюту, достал из сумки бумажник и сунул его в карман. Затем вытащил из транца подковообразные спасательные круги и втиснул их под руки. Что-то колотило в корпус яхты словно гигантский молоток. К тому же внутри нее все сместилось и растиралось в жутком трении. Мы находились в бурунах. Волна накрыла меня с головой и потащила вниз, вниз. Спасательный леер врезался в меня. Я кричал под водой, мечась вверх тормашками, а яхты более не существовало.

Наконец я вырвался на поверхность, вдохнул и заметил длинные ревущие полоски пены, бегущие в общей массе белизны. Затем волна с грохотом обрушилась на меня и я врезался головой и плечами во что-то очень твердое. «Ах, да, — подумала часть меня, словно бы отдаленная от громыхания волн. — Это бетонированные садки для хранения моллюсков. Их сооружают вблизи берега».

Вслед за этим пришла боль и меня снова швырнуло: глаза и рот широко открыты, в голове ритмы тамтама. Волна подняла меня, покачала на гребне, швырнула на покрытый крупными камнями берег и откатилась.

Я лежал на валунах среди дождя и ветра, чувствуя вкус крови на губах. Мой стон напоминал мяуканье.

Затем я заставил руки и колени передвигать меня вперед через камни. Обломки устричных раковин впивались в ладони, но я не ощущал их: нервная система бездействовала уже добрых полчаса.

Продолжая карабкаться, я следовал своего рода эволюционному инстинкту: держись, насколько возможно, подальше от воды, чтобы не дотянулись до тебя ее сильные, цепкие руки. Вот уже галька стенки набережной. Я подымался все выше. Там, на идущей вдоль берега песчаной дороге, я оглянулся и увидел темное побережье и белые буруны. Что-то длинное и черное лениво ворочалось там, словно мертвый кит. А позади, далеко, в направлении огней Сан-Мартен-де-Ре расцветал и исчезал в чернильно-черном море маленький кроваво-красный огонек: глаз, который открывается, окидывает взором море и вновь закрывается.

Не замечая меня.

Пошатываясь, я пересек дорогу и упал на мягкую просоленную прибрежную траву. Тут было тепло, безветренно и пахло свежим сеном. Я вдохнул поглубже. Где-то на дороге остановилась машина. Там горели огни и слышался шум голосов.

Я спал.

Глава 25

Свет будто рычагом раздвигал мои веки. Я старался не открывать глаз. Было такое ощущение, будто меня избили дубинками, в голове медленно пульсировала ослепляющая боль. Возле моего лица колыхалась трава. Я открыл глаза.

Довольно долго я не мог видеть ничего, кроме сплошного ослепительно белого блеска. Затем сами собой сформировались плоскости: зеленый траверс стенки набережной, бело-голубой ослепительный свод неба. Едва передвигая ноги, я потащился на стенку набережной, к дороге.

На первые шаги, казалось, уходило по часу. Затем я начал припоминать, как ходят, и жизнь полегчала, хотя ненамного.

Дорога опустела, ветер потерял силу. Был отлив. «Аркансьель» лежал на боку посреди устричной отмели. Его черный корпус, отшлифованный булыжниками и песком, потускнел. Там, где следовало бы находиться крыше капитанской каюты, зияла дыра, а ил вокруг яхты был усыпан обломками мачты и такелажа.

Я подобрал кусок плавника [35] , чтобы использовать его в качестве трости, и, испытывая ужасные муки, заковылял на юг вдоль белой дороги, бегущей по стенке набережной.

Дорога эта жгла глаза, словно раскаленный добела металлический брусок. Казалось, я не понимал, куда иду. Я не ощущал ничего, кроме моря справа и зеленой плоской земли слева.

Минут, должно быть, через двадцать я вышел к скоплению лачуг с цементными резервуарами для воды за проволочными изгородями. Там лаяли восточноевропейские овчарки. Двое мужчин управляли тягачами, груженными устрицами. Они не обратили на меня внимания.

35

Плавник — обломки деревьев, разбитых судов и т.п., плавающие в море пли реке и выбрасываемые на берег.

Я двинулся дальше. Впереди стояла еще одна лачуга. Что-то знакомое почудилось в ней. Под ногами перекатывалась галька. И меня осенило: именно здесь я уловил тогда запах лосьона «После бритья», а холодный металлический ствол ружья уперся в мою челюсть. И бушевали языки пламени.

Мышцы моих рук налились огнем. Пошатываясь, я по камням преодолел последние десять ярдов. Дверь все еще была обуглена. И заперта. Я поднял булыжник — дверь поддалась. Я рухнул на груду сетей и на меня вновь обрушился мрак.