Прилив

— Мэри Эллен рассказывала мне о вас, — сказал он. — Как дела в цирке?

Я тщательно изучал его. Люди, склонные к обобщениям, полагали, что я спятил, покинув Мэри Эллен на шесть долгих месяцев для того, чтобы участвовать в соревнованиях, метать ножи и заниматься еще Бог знает чем — мало ли что мне взбредет в голову — вместо того, чтобы найти настоящую работу. Но у Джастина были умные голубые глаза и он спрашивал с искренним интересом. Мы разговорились. Немного погодя Мэри Эллен закончила работу и присоединилась к нам. Мы отправились на Лейчестер-сквер, чтобы пообедать в ресторанчике «Манзи» — рыбацком кабаке, где скверно обслуживают, но хорошо кормят. Все трое провели чудесный и, можно сказать, бурный вечер. Мне стало ясно, что Джастин не впервые обедает с Мэри Эллен, но ведь мы заключили с ней соглашение: я не буду задавать ей вопросов о том, что было в мое отсутствие, и наоборот: она не будет ни о чем меня расспрашивать. Если же наши отношения с кем-нибудь зайдут слишком далеко, мы открыто в том признаемся.

Пока что до этого не дошло.

Джастин сделал мне, как он выразился, деловое предложение. Он работал брокером. Они же нуждаются в информации. Разумеется, ее обеспечивает разбросанная по всему миру сеть агентов компании «Ллойд». Но время от времени, сказал Джастин, страховые дела идут туго и компания заинтересована пригласить кого-нибудь, кто неизвестен как работник «Ллойд», чтобы задать нужные вопросы в нужном месте. Джастин был к тому же моряком и обладал дорогостоящей яхтой в престижном конце Солента. Он много слышал обо мне, и не только от Мэри Эллен. Поскольку Джастин был заинтересован, все, что склоняло Мэри Эллен дурно думать обо мне, говорило в мою пользу. Он хотел, чтобы я держал ухо востро. Конкретно Джастин хотел узнать счет ремонта голландского каботажного судна.

— Ублюдок из портовой мастерской раздул его, — сказал он, — поделившись с капитаном. Непорядочно, черт возьми!

Это была его манера выражаться, дабы скрыть алмазо-острый организаторский ум, скрытый меж его ушами.

— Не могли бы вы взглянуть на него?

Я взглянул. И нашел в мастерской чиновника, который сделал выписку. Я отправил ее Джастину и вернулся в цирк «Кракен». Джастин прислал чек, и Фрэнки стала обладательницей пони, который жил среди холмов в окрестностях Пултни, на ферме; она каталась на нем верхом, когда приезжала погостить.

После того случая я еще немало потрудился на Джастина. Он в шутку называл меня своим разведдивизионом. Расследования, которые он поручал мне, обычно касались завышения стоимости ремонта судна или объема украденного груза. Они не требовали ни маскировки, ни физического усилия. Просто большинство сотрудников «Ллойд» во все времена носило костюмы в тонкую полоску, и костюмы эти имели тенденцию возбуждать толки в доках Саутгемптона, особенно если их владельцы задавали слишком много вопросов.

Что касается меня, то я придавал слишком мало значения одежде, мог, в случае надобности, говорить с ирландским акцентом и обладал умением расспрашивать, не задавая прямых вопросов. А потому в моей квартире над набережной Пултни бюро возле стола, за которым я вел дела верфи «Яхты Сэвиджа», было забито письмами от благодарных страхователей. И все это за «лодырничанье на судах». Фрэнки все еще стояла у кровати.

— А что такое стряслось с Тибо? — спросил я.

— Стряслось? — удивилась Фрэнки.

— Он ужасно выглядит.

Фрэнки была еще не в том возрасте, когда слишком интересуются поступками тридцатидвухлетних.

— По-моему, у него все в порядке, — сказала она. — Немного устал, быть может. Впрочем, я не часто вижусь с ним.

— Я думал, он управляет рестораном.

Фрэнки вновь терпеливо посмотрела на меня:

— Управлять нечем. Разве что раз в неделю разнять шеф-повара с посудомойкой — любителей сцепиться.

— Сейчас я менеджер.

Фрэнки смерила меня с головы до ног невозмутимым взглядом.

— Ты просто рожден для такой работы, — уверила она. — Наверное, хочешь поспать?

Я кивнул. Мозг разжижался в моей голове.

— Ты останешься здесь? — спросил я.

Фрэнки улыбнулась в затруднении.

— Мне ведь нужно вернуться в бар, — сказала она.

Я провалился с полусон, как это обычно бывает, когда вы истощены и к тому же набрались коньяка сверх всякой меры. В полудреме я осознавал, что поток посетителей снизился и гул голосов ослаб. Я ожидал шагов Фрэнки по лестнице точно так же, как в Пултни, куда она приезжала погостить на каникулы. Наконец шаги послышались: сначала вверх, потом вниз. На набережной под моим окном взревел мотоцикл, повыл, словно собака, и растаял в ночи.

Потребовалось время, чтобы задремать вновь. Мой мозг разъедали меняющие свои очертания вопросы. Одно из первейших и наиважнейших правил судостроителя гласит: не отдавай яхту, пока деньги не уплачены сполна. Я нарушил правило. Мне требовалось спокойно поговорить с Тибо и услышать от него, что все в порядке.

Но Тибо, который прямо-таки рванул из ресторана, вовсе не был расположен к деловой беседе.

Я провалился в беспокойный сон.

На следующее утро Фрэнки разбудила меня и принесла, явно из ресторана, чашечку восхитительного кофе.

Фрэнки была аккуратно одета и выглядела свежо. Пятнышки веснушек, оседлавших ее переносицу, необычно контрастировали с кошачьей хитростью глаз.

— Тибо не появлялся?

Она покачала головой.

— Я только что вернулась.

Ее глаза избегали моих.

— Вернулась? Откуда это?

— Жан-Клод привез меня на мотоцикле.

— Кто такой Жан-Клод?

— Друг.

Я смотрел на Фрэнки. А она — на меня. Я прожил на свете на восемнадцать лет дольше нее. И открыл было рот, чтобы спросить, в каком смысле он ей друг.

Фрэнки отлично понимала, о чем я собираюсь спросить ее.

— Твоя ванна перельется, — нашлась она и вышла из комнаты.

Похоже, мне предъявили декларацию о независимости. Я встал и, пошатываясь, обошел этот «рай дизайнера», каким и была квартира над рестораном «У Тибо».

При свете дня она напоминала нашу с Мэри Эллен первую квартиру, в Эрлс-Корт. По обе стороны коридора располагались спальни, а в дальнем его конце — гостиная с уютной конторой. Стены украшали плакаты на морскую тематику, уголки их были загнуты. Мебель состояла из плохо сочетающихся разрозненных предметов, словно здесь подолгу никто не жил.

Ванна, конечно же, не перелилась, поскольку Фрэнки и не включала воду. Я побрился и выжал струю горячей воды из неудобного душа.

Как обычно, я взглянул на себя в зеркало. Крупное лицо, широкие рыжеватые брови и подбородок, который Мэри Эллен называла агрессивным. Оставив без внимания пробивающуюся седину, я пропахал расческой темно-рыжую солому волос и поспешил к опрятным униформам и гринписовским блузам ресторана «У Тибо».

«Аркансьель» слегка покачивался на волнах близ угрюмых серых крепостей у входа в гавань; мачта его возвышалась над другими. Вид яхты живо напомнил мне, что есть куда более веские причины для беспокойства, нежели ночные приключения дочери, к тому же вышедшей из возраста, когда ей требовалось мое разрешение на что-то.