Прилив

Этот кошмар снова и снова возвращался к Стилтону. Он застревал. В разных местах, но сценарий оставался неизменен: он лежал зажатый, сдавленный, запертый и знал, что никогда не выберется. Что иссохнет в тисках страха.

Теперь Стилтон намеревался столкнуться с кошмаром в реальности. Добровольно. Он будет ползти по незнакомому ходу в скале, который едва мог вместить человека. Если застрянет, то мало не покажется. Он начал очень медленно спускаться по металлической лестнице в узкую шахту. По стенам ползали черные жирные пауки. На полпути вниз Стилтон подумал, что затвор, возможно, закрыт. Он ощутил что-то вроде запретной надежды, которую быстро отогнал от себя.

Затвор был открыт. Скорее полуоткрыт. Стилтон надавил на него одной ногой и смог верхней частью тела протиснуться в отверстие. Он вглядывался внутрь. Бесполезная затея. Стилтон видел только темную дыру на несколько метров в глубину, а после — лишь черноту. После того как он зажег фонарик, стало видно, как ход загибается и исчезает в скале.

Стилтон протолкнул все тело в отверстие и отдышался. Здесь оказалось намного теснее, чем он предполагал. Он лежал на животе с вытянутыми вперед руками и думал, какая же идиотская это была идея. Потом Стилтон подумал о Вере, погасил фонарик и начал ползти.

Он отталкивался пальцами ног, чтобы продвигаться вперед. Поднимая голову, ударялся о своды. Опуская ее, царапал подбородок. Дело шло медленно, но вперед он продвигался. Сантиметр за сантиметром, по темному ходу. Стилтон ощущал, как по шее льется пот. Ему потребовалось немало времени, чтобы добраться до поворота, который он видел ранее. Здесь Стилтон будет вынужден принять решение. Если поворот чересчур крутой, пролезть он не сможет. Слишком велик риск застрять.

Риск воплощения кошмара достиг максимума. Вот Стилтон подполз к повороту. Снова зажег фонарик и увидел светящиеся крысиные глаза в метре от себя. Это нисколько его не смутило. Бродяжничая несколько лет, он близко познакомился с rattus norvegicus. [26] Часто это было единственное существо, способное составить компанию. Вероятно, крыса чувствовала нечто подобное: через пару секунд она развернулась и исчезла за поворотом.

26

Серая крыса; букв. крыса норвежская (лат.).

Стилтон пополз вслед. Прямо в изгибающийся рукав. На полпути он остановился. Угол оказался на несколько сантиметров острее допустимого, что, к сожалению, Стилтон обнаружил слишком поздно, когда уже протолкнул вовнутрь большую часть тела. Он не пролезет. Значительно хуже, с точки зрения жизни и смерти, было то, что назад он тоже не мог двигаться. Тело оказалось заперто в рукаве.

Он застрял. Как в тисках.

* * *

Магнуссон припарковал свой серый «ягуар» недалеко от Морского исторического музея. Носом к каналу Юргордсканален. Его машина была чуть ли не единственной на парковке. И все равно, прежде чем достать запись Вента, он огляделся по сторонам. Старая кассета. Почему Вент не скопировал на диск? Вполне в духе Нильса. К счастью, проигрыватель элитной машины был приспособлен и для кассет.

Вытащив кассету из приемника, Магнуссон теперь держал ее в руке. Он прослушал запись целиком, хотя помнил все реплики наизусть. Настоящая пытка.

Бертиль очень медленно вынул узкую пленку из кассеты. Виток за витком, пока вся лента не оказалась в руке. Не то чтобы ее порча могла как-то помочь. Ведь где-то лежит оригинал. В секретном месте. С точно такими же репликами и убийственной информацией. Оригинал, с которым Бертиль тем или иным способом должен справиться. Желательно в течение трех дней. Идти у Вента на поводу и выполнять его ультиматум он не собирался. Это не входило в его планы. Пока. Но Бертиль достаточно четко осознавал, насколько высок риск. Риск нарушения планов. Когда истекут три дня.

Что Магнуссон будет делать, если Вент обнародует запись? Что смогут предпринять адвокаты? Будут утверждать, что это фальшивка? Но экспертиза покажет, что голос принадлежит ему. А Линн? Она сразу же узнает его голос.

Бертиль зажег сигариллу. За сегодня он выкурил почти целую пачку. Покосился на свое отражение в зеркале заднего вида. Он выглядел таким же измученным, как Вент. Небритый, уставший. Бессонная ночь, несъеденный завтрак, масса недовольных комментариев из-за отмененных встреч, и еще Линн. Бертиль знал: она что-то чувствует, подозревает и задаст немало неприятных вопросов, как только появится такой шанс. Вопросов, на которые он не сможет ответить, не солгав. А врать Линн — дело непростое.

Магнуссон был подавлен.

— У тебя расстроенный голос.

— Правда? Да, хм… много всего сейчас…

Звонок Эрика Грандена оказался неожиданностью. Он вернулся из Брюсселя и настаивал на ужине, а поскольку Бертиль хотел как можно дольше избегать близкого общения с Линн, то согласился встретиться.

— «Театергриллен» полвосьмого?

— Договорились.

— Ты будешь с Линн?

— Нет.

Бертиль закончил разговор с Гранденом и посмотрел на моток в ладони, окинул взглядом Юргордсканален, и тут к горлу подступил комок. Теплый комок. Бертиль все пытался его проглотить, но в итоге сдался.

Атмосферу «Театергриллена» можно было назвать камерной. Темно-красные обои, маленькие картины в золоченых рамах и приглушенное настенное освещение. Эрику Грандену тут нравилось. В самом центре. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке. Он только что заглянул в галерею «Букан» на Арсенальсгатан. Там как раз проводили выставку «Модернисты», и Гранден наткнулся на понравившегося ему раннего Бертлинга. Может, стоит его приобрести? Бертлинг внезапно снова стал популярным.

Эрик опустил свое длинное тело на мягкий диванчик напротив старого товарища по играм — Бертиля Магнуссона. Не то чтобы они в детстве играли в одной песочнице, но в их кругу было принято называть друг друга «товарищ по играм». Сейчас они сидели тут и играли с морским языком и парой бокалов вина лучшей марки. Гранден знал толк в вине. Он вложил немалые деньги в ряд редких бутылок, которые хранил в специальном отсеке в погребе.

— Будь здоров!

— Будь здоров!

Бертиль был неразговорчив. Грандену это отлично подходило. Ему нравилось слушать собственный голос. Хорошо поставленный, слова всегда тщательно подобраны — результат неоднократных тренировок Грандена перед публикой. Выступая, он тоже чувствовал себя в своей тарелке.

Когда Гранден заговорил о «возможном» докладе на высшем европейском уровне, он как будто начал произносить предвыборную речь:

— Я говорю «возможный», потому что, по словам Саркози, на таком уровне ничего нельзя сказать точно, пока все не решено. Кстати, в Париже мы стрижемся у одного парикмахера. Но я удивлюсь, если не сложится. Кого им еще выбрать?

Бертиль знал, что вопрос риторический, поэтому взял еще кусочек языка.

— Но хватит обо мне. Как дела у «МВМ»? Как я понял, награждение немного взбаламутило воду.

— Да.

— Из-за Конго?

— Да.

— Я читал репортаж про детский труд, нехорошо это все.

— Согласен.

— Может, сделаете пожертвование?

— Кому?

— Детской больнице в Валикале. Отстроите ее и обеспечите оборудованием, потратите пару миллионов на местное здравоохранение, это точно немного ослабит напряжение.

Гранден обладал поразительной способностью мыслить реально, тактически, он умел сглаживать острые углы.

— Может быть. Проблема в самой добыче, мы не можем получить земли, которые нам нужны.

— Вероятно, вы слишком быстро их осваивали?

Бертиль хмыкнул. Эрик действительно отлично играл в стороннего наблюдателя. Во всех случаях, когда что-то «не складывалось».

— Эрик, ты же сам прекрасно знаешь, ты видел весь расклад, не так ли?

— Нет смысла сейчас об этом говорить.