Приманка для мужчин

Она посмотрела на запад, туда, где за полем стояла ферма Хауэра. Воскресная церковная служба закончилась. Фургоны разъехались. Ферма казалась воплощением мира и покоя. Вот бы ветерок донес до нее хоть немного этого покоя… Она могла бы постараться жить проще, но ничто в жизни никогда не бывало для нее просто и легко, и не было никаких причин надеяться, что со временем это переменится.

Как будто в подтверждение ее мыслей на дороге в облаке пыли показался урчащий «Бронко» Дэна Янсена. Притормозив, он свернул к ней во двор и остановился рядом с ее «Кадиллаком». Элизабет не двинулась с места, только подняла голову. Дэн шел к крыльцу по заросшей сорняком лужайке.

Он остановился у крыльца, так что их взгляды оказались вровень; положил руки на пояс.

— Ты слишком много пьешь этой дряни.

— Тебе-то что? — огрызнулась Элизабет, но, увы, никакой независимости ей продемонстрировать не удалось, зато беззащитность, которую как раз хотелось скрыть, — в избытке. Вечерний ветерок раздувал ей волосы, и она прихватила их у шеи одной рукой.

Дэн взял у нее стакан, сам допил виски. Он устал как пес. Его тошнило от чтения докладов и жалоб, а от необходимости перечитывать их снова и снова тошнило еще сильней. Он добрых полтора часа впустую препирался с Керни Фоксом, потом, скрипя зубами, слушал вопли Гарта Шефера, возмущенного тем, что Трейса не арестовали и не бросили в камеру. Выпивку он заслужил.

Потом заметил, какой несчастный вид у Элизабет, и решил, что она тоже заслужила.

— Как там Трейс?

— Просто замечательно, — с шутовской улыбкой ответила она. — Я на него накричала, выяснила, что он винит себя во всем, в чем на деле виновата одна я, потом он от меня сбежал. Вот подумываю, не подать ли заявку на участие в ток-шоу по вопросам воспитания детей. Я могу служить блистательным примером, чего не следует делать.

Ему было знакомо это ощущение, но помочь Элизабет он ничем не мог — только побыть рядом.

— Не ругай себя, — сказал он, садясь рядом на ступеньку. — У него трудный возраст.

Улыбка Элизабет из дурацкой стала грустной и задумчивой, как будто в уме она пролистывала прошедшие шестнадцать лет.

— В каком-то смысле у Трейса трудный возраст продолжается с момента зачатия. Он всегда был слишком серьезный для своих лет, погруженный в себя. Не думаю, что хоть когда-нибудь мы совпадали по фазе.

— Родителем быть трудно.

— Говоришь со знанием дела.

— Эми занесла меня в черный список. Я сказал ей,чтоей еще рано ходить на свидания.

— Сколько ей?

— Пятнадцать.

— А когда, по-твоему, будет не рано?

— В тридцать пять.

В первый раз за последние несколько дней Элизабет улыбнулась от души, даже рассмеялась. Бедняга Дэн. Он сидел рядом с нею такой сердитый, недовольный, большой и суровый… и беззащитный. Элизабет не могла удержаться, чтобы не обнять его за плечи; впрочем, она и не пыталась. Медленными, успокаивающими круговыми движениями водя ладонью по его спине, она сочувственно заглянула ему в глаза.

— Ты что, слишком заботливый папа?

— Наверно, — ворчливо согласился он. — Почти все детство Эми прошло без меня. Даже думать не хочу, что она растет.

— Я была ненамного старше, когда родила Трейса, — задумчиво произнесла Элизабет.

Дэн вздрогнул и заметно побледнел.

— Господи… Вот только этого не надо.

— Извини, лапочка, но ведь это правда. Конечно, мне приходилось обо всем думать самой, и посоветовать было некому, но…

Не договорив, она обхватила руками колени, отвернулась и снова стала смотреть на лес. Глядя на ее профиль, Дэн с изумлением почувствовал, что, хоть всегда твердил себе, что не хочет ничего о ней знать, сейчас, когда они сидели рядышком на старых, потрескавшихся ступеньках, Делясь сомнениями, вдруг захотел узнать все.

— А что же твои родители?

Элизабет повела голым плечом слишком равнодушно, чтобы он поверил.

— Маму не помню. Она умерла, когда я еще говорить не умела. А Джей Си, мой отец, — она невесело улыбнулась, — Джей Си вроде как заблудился в придуманном им самим мире.

Дэн молча слушал, как она скупо рассказывает о своем отце, ковбое, судя по всему, проводившем в обнимку с бутылкой не меньше времени, чем в седле; представлял себе нарисованную ею картину безрадостного, как выжженный солнцем западнотехасский пейзаж, детства и испытывал острое чувство стыда за то, как сурово судил ее сначала. У него самого детство было как в книжке с картинками — безупречная семья с безупречными детьми, живущая в безупречном маленьком городке. Любви и заботы ему доставалось ровно столько, сколько надо; его воспитывали в убеждении, что он может стать кем угодно и достичь любых высот. А Элизабет воспитывалась в убеждении, что всегда всем мешает. Она так и выросла голодной на любовь, на домашнее тепло, и это во многом объясняет то, какой женщиной она стала.

— А потом ты познакомилась с отцом Трейса, — сказал он.

— Ага, — пробормотала она, снова оглядываясь назад, улыбаясь при мысли о первой встрече с Бобби Ли, его ослепительной улыбке и порочных зеленых глазах. — Бобби Ли Брилэнд, бронзовый призер в метании лассо, первосортный Ромео. Этот парень мог продавать обаяние на галлоны, и у него всегда осталось бы несколько ведер для себя. С ним было весело. — Ее губы перестали улыбаться. — То есть пока мы не поженились. Мне было семнадцать, я ждала ребенка, а Бобби не особенно радовала перспектива всю жизнь быть привязанным к одной женщине.

Дэна охватил мгновенный гнев на первого мужа Элизабет. Он не выносил мужчин, уклоняющихся от ответственности. Уж он-то ни на шаг не отошел бы от Элизабет, будь она беременна от него. Образ Элизабет, носящей его ребенка, пробудил в нем настолько мощное чувство собственности, что пришлось подавить его и срочно сосредоточиться на рассказе.

— Ты боялась?

— Да что ты, — качая головой, рассмеялась Элизабет. — Я чувствовала себя так, будто мир лежал у моих ног, но по правде, конечно, ни о каких детях знать ничего не знала — ни как их рожать, ни что с ними делать потом.

— А что Бобби Ли? — спросил Дэн.

— Его неизменно влекло к королевам родео. Пока я оставалась одной из них, его все устраивало, но когда я стала похожа на один из бочонков, вокруг которых девушки скачут на лошадях, он начал смотреть по сторонам, и смотрел, и смотрел, будто его голову магнитом тянуло. Некоторое время я висла на нем, просто из упрямства, но дело того не стоило. Наконец он всерьез увязался за какой-то кобылкой, я не стерпела и ушла. Дальнейшее, как говорится, принадлежит истории.

Дэн чувствовал, что тот период, о котором она умалчивает, был долгим и нерадостным. Нелегко ей пришлось с маленьким ребенком, одной против всего мира. Его взгляд упал на шрам в уголке ее рта, и он осторожно провел по шраму пальцем.

— А это откуда? — негромко спросил он, глядя ей в глаза.

Элизабет не хотелось говорить. У нее было ощущение, будто Дэн проник к ней в душу и забирает ее себе по кусочкам — а потом, когда уйдет, не вернет ни крошки. Но все-таки она ответила, не в силах противиться твердому взгляду его голубых глаз, а может, собственной потребности установить некую эмоциональную связь с ним.