Primi?ra canso

– Исключительно интерес в изготовлении муки. Ведь без муки не испечешь хлеба!

Брови герцога удивленно взмыли вверх, ко лбу. Но бури не разразилось. Напротив, уже через мгновение в комнате звучал его громогласный смех.

– Тебя бы стоило наказать за твой острый язык!
– заявил он.
– Но я не стану этого делать - люблю тебя и не знаю, за что.

– Быть может, за то, что заменили мне отца, и за то, что я люблю вас в благодарность?

– Быть может, - задумался герцог.
– Вот что, Серж... Коли я заменил тебе отца, то только мне и дозволено говорить тебе о таких вещах... Катрин с мельницы - девушка красивая, неглупая. Но она тебе не пара. Ты должен помнить, кто ты. Ни на минуту не забывать. Она всего лишь красивая мельничиха. Ты - потомок владельцев Конфьяна, ты сын маркиза. В тебе течет кровь рыцарей, которые всегда были опорой трону. И с Катрин у тебя ничего быть не может.

Серж криво усмехнулся. С Катрин-мельничихой ничего и не было. Давно. И она не слишком горевала по этому поводу. Но коли до герцога дошли слухи...

– Что же, дочь мельника любви не достойна?

– Дочь мельника должна быть счастлива уж тем, что ее ты взял в свою постель. Все прочие чувства ей не положены. А ты... люби, сколько вздумается, но и о том, что она тебе не пара, не забывай.

Герцог, довольный своей речью, встал и подошел к окну.

– Я надеюсь, ты, Серж де Конфьян, достаточно понятлив, чтобы мне не приходилось возвращаться к этому разговору?

– Вам не придется возвращаться к этому разговору, - ответил трубадур, проследив взглядом туда, за окно, в которое смотрел герцог Робер. Удивительно зеленый был день. Солнечный, освещавший изумрудные луга и леса далеко на горизонте. Скользивший золотым светом по домикам деревеньки Жуайеза.

И в этой самой деревеньке жили и пекарша Клодетт, и мельничиха Катрин... И десятки женщин, которые «должны быть счастливы уж тем, что их взяли в свою постель». От этой мысли во рту сделалось сухо. Кто он? Слуга? Знатный господин? Нищий, не имеющий дома и не имеющий своего настоящего имени. Едва ли он заслуживает любви больше, чем те, о ком говорил герцог. Себя не обманешь. Он никто. И даже Его Светлость Робер де Жуайез в действительности не его любит, а то, что вложил в него.

– Вот и славно, - сказал герцог.
– Теперь мне нужно переговорить с тобой о деле. Ты знаешь дю Марто?

Серж только кивнул. Граф дю Марто был ближайшим другом Филиппа Кривого, короля Франции. Кто не слыхал этого имени!

– Так вот дю Марто прислал мне весть о том, что в это лето он прибудет в Трезмон. Я желаю показать тебя ему. И вместе с ним отправить в Париж, в услужение королю франков.

– И что мне делать при дворе?
– засмеялся Серж, не веря тому, о чем говорит ему покровитель.

– Для начала услаждать слух короля. Ты лучший трубадур Трезмона. А если ты умен так же, как сладкоголос, то и в Париже сумеешь обеспечить себе прекрасную будущность.

– Вы отсылаете меня от себя?

– Болван!
– рявкнул Его Светлость.
– Я желаю тебе лучшей судьбы, чем прозябать в провинциях Трезмона. Нет крепче науки, чем жизнь при французском дворе. Не в поход же тебя отправлять! Коли там чего добьешься, будешь мне благодарен. Коли нет - пеняй на себя. Все, что мог, я сделал.

Серж вскочил с кресла и устремился к окну, где по-прежнему стоял герцог Робер.

– Но отчего бы мне не отправиться к Его Величеству королю Мишелю в Фенеллу, если так уж важно для вас, чтобы я состоял при дворе? Король примет меня по старой дружбе наших семей.

– Нет!
– отрезал герцог.
– Какой же ты еще мальчишка, Конфьян! Дю Марто поведал мне о том, что Его Величество король Филипп намерен предъявить свои права на трон Фореблё. На мой трон Фореблё! А это кусок лакомый. Коли будет война с королем Мишелем и прочими наследниками, ты в Париже мне больше пригодишься, чем здесь. А ежели все сложится наилучшим для тебя образом, то и обо мне не позабудешь. И тогда мы сможем заключить с королем Филиппом военный союз, чтобы после разделить эти земли. Половина - лучше, чем ничего.

Серж коротко кивнул, чувствуя, что герцог толкает его на нечто... нечто недопустимое для отпрыска славного рода де Конфьянов. Потому что те из поколения в поколение служили трезмонским королям де Наве.

– Вы ведь сами говорили, что мой род всегда был опорой трону, - выдохнул он.

– Ну я же не говорил, какому трону!
– закатил глаза герцог.
– Серж, я сказал, что ты отправишься с дю Марто в Париж. И это будет так.

– Как вам будет угодно, Ваша Светлость!
– ответил Серж, поклонился и бросился прочь, чувствуя, как в душе его закипает ярость, какой никогда в нем не было, когда речь заходила о герцоге де Жуайезе.

X

По полу медленно двигался солнечный луч, все ближе подбирающийся к подолу котта герцогини де Жуайез. Катрин улыбнулась ему и разве что не показала язык. А после скинула туфли и поставила свои босые ноги на нагретые лучом камни пола, почувствовав, что стало чуть теплее. И снова склонилась над своим рукоделием. Она вышивала себе новое покрывало. Выкрашенную в синий цвет тонкую мягкую шерсть из Фенеллы герцогиня расшивала затейливыми цветочными узорами нитями своего самого любимого цвета.

– Агас!
– окликнула она служанку, которая уже некоторое время копошилась у сундука.
– Подай мне серебряную нить.

Агас, ткавшая здесь же, в этой комнате, полотно, встала и подошла к ларцу с нитями. Вынув моток, она приблизилась к Ее Светлости и протянула его ей. Нити в мотке были изумрудно-зеленого оттенка.

– Вот, Ваша Светлость, - сказала она, склонившись.

Удивленно посмотрев на нитки в ее руках, Катрин перевела не менее удивленный взгляд на лицо своей служанки. За эти несколько месяцев герцогиня научилась различать ее настроение и теперь ясно видела, что Агас чем-то расстроена. И очень сильно.

– У тебя что-то случилось?
– спросила Ее Светлость.
– Неужели Жером тебя обидел?

– Да если бы, госпожа!
– воскликнула Агас и шмыгнула носом. В глазах ее сразу заблестели слезы.
– Жером меня любит. Жером в жизни не обидит меня.

Катрин тихонько вскрикнула, уколов иголкой палец, и закусила его на мгновение зубами.

– Не реви!
– бросила она служанке.
– Рассказывай, что произошло.

– Сегодня говорила я с кухаркой, а та говорила с мельничихой, а мельничихе пекарша сказала, что Скриба Его Светлость из Жуайеза отсылает!
– горько сказала служанка, и губы ее скривились, как у ребенка, который собирается заплакать.