Принц драконов
Шрифт:
Губ Чейна коснулась легкая усмешка.
— Так-то лучше. Я снова вижу перед собой принца.
Уриваль наблюдал за длинными пальцами, нетерпеливо постукивавшими по столу, на котором стояли нетронутые тарелки с едой. Пламя свечи отражалось в камнях колец, поднимавшихся и опускавшихся в такт отбиваемому Андраде гневному ритму: рубин-агат — аметист-сапфир на левой руке, изумруд-топаз-гранат-бриллиант на правой.
Оба больших пальца лежали на полированном дереве, на одном из них красовался янтарь, на другом — лунный камень. Восемь камней символизировали собой замечательные качества: удачу в войне, дар убеждения, гордость, стремление к истине, надежду, ум, постоянство и хитрость. Но Уриваля
— Так что же это такое? Простое бездействие или невозможность управлять всеми сразу? — задал он провокационный вопрос.
— А кто меня слушает? Разве что распрекрасная леди Висла. Слава Богине, что нам удалось убедить ее уехать в Речную Заводь.
Уриваль кивнул. Они сидели в личных покоях лорда Речного Потока — аккуратной комнате, которой не коснулась рука леди Вислы, имевшей свои понятия о том, что такое элегантность, и воплотившей их в убранстве остальных помещений замка. Добрейшая хозяйка дома чуть в обморок не упала, принимая у себя августейших гостей, ужаснулась тайне происхождения Чианы и с величайшим удовольствием восприняла тонкий намек Уриваля на то, что ей же будет спокойнее и безопаснее, если она уедет в имение покойного отца Речную Заводь, которое находилось в пяти мерах отсюда. Поспешный отъезд хозяйки избавил гостей от необходимости выслушивать ее надоедливое нытье и обеспечил им свободу, действий. Вопрос заключался лишь в том, как воспользоваться этой свободой. Все фарадимы, за исключением изолированных от света, знали, где скрывается Андраде, и посылали ей свои донесения. Уриваль и Андраде находились достаточно близко от линии фронта, чтобы без особого напряжения видеть обе армии, и в то же время достаточно далеко от нее, чтобы не привлечь к себе внимание Ролстры. Если бы он решил напасть на фамильное имение лорда Давви, они оказались бы в незавидном положении. Но Ролстра не посылал войска в Речной Поток, возможно, считая, что леди Висла давно уехала оттуда. Впрочем, даже Уриваль, самый милосердный человек на свете, сильно сомневался, что найдется хоть один мужчина, у которого будет серьезная причина выкупать из плена такое сокровище…
Она оставила в доме множество домочадцев и хорошо вышколенных слуг, изо всех сил ухаживавших за гостями, однако отсутствие необходимости заботиться о быте не давало высокопоставленным «Гонцам Солнца» забыть о странных событиях, происходивших в других местах.
— От Сьонед по-прежнему нет никаких сообщений, — сам себе сказал Уриваль.
— Я не могу заставить ее выйти на связь. Ты слишком многому научил эту девчонку, — злобно фыркнула Андраде, и пальцы ее начали выстукивать настоящую барабанную дробь. — Мне нужен в Стронгхолде надежный «Гонец Солнца» — такой, которому я смогу доверять и который сумеет рассказать, что там происходит.
— Значит, Сьонед ты больше не доверяешь. В этом-то все и дело, Андраде. Ты же сама поместила ее туда, обучила, отправила к Рохану уже наполовину влюбленной в него, показала Сьонед принцу, чтобы он тоже влюбился в нее… Сама заварила эту кашу и теперь не знаешь, как ее расхлебать.
— Замолчишь ты когда-нибудь или нет? — Она шагала от стены к стене, то сжимая, то разжимая пальцы, и кольца мерцали в такт этим движениям. — Откуда я знала? Хотела одного, а получилось другое. Что мне нужно было делать?
Уриваль пожал плечами.
— Может быть, ничего.
— Черт возьми, Уриваль, отстань от меня! — взорвалась она-. — Неужели ты не понимаешь, для чего я свела их? Только принцы-фарадимы могли бы положить конец всей этой постоянной грызне!
— Пока что-то не похоже, верно? — Сенешаль подошел и обнял ее за плечи. — Ты всегда забываешь о людях. Кем будут выведенные тобой принцы? Такими же людьми, как и прочие, со всеми их достоинствами, недостатками и чувствами. Но тебя
никогда не интересовали чувства, правда? За исключением тех, которые ты могла использовать. — Он нахмурился, увидев в ее бледно-голубых глазах упрямое несогласие. — Ты думала, что сможешь использовать детей так же, как использовала их родителей?— Перестань считать меня воплощением зла! Я бы обучила их, обтесала…
— То есть сделала бы их идеальным средством для воплощения твоих честолюбивых целей. Кто дал тебе это право, Андраде?
— Ты требуешь от меня признания? — воскликнула Андраде и повернулась к нему спиной. — Да, я использовала их всех, начиная с собственной сестры и Зехавы! Я надеялась, что у них родится принц с даром фарадима. Но когда из этого ничего не вышло, я сделала новую попытку — на этот раз со Сьонед и Роханом.
— Кто следующий? Сыновья Тобин? Андраде, нельзя так бессердечно использовать людей и при этом самому остаться человеком!
— Я любила их! Я люблю Рохана и Сьонед как собственных детей… и Тобин, и Чейна, и их сыновей… — Она прижалась плечом к гладкой каменной стене и крепко обхватила себя руками. — Наверно, я любила их слишком сильно и хотела для них слишком многого. А Ролстру я ненавидела сильнее, чем любила всех остальных. Уриваль, разве этого не достаточно, чтобы остаться человеком?
— Кажется, ты до сих пор чего-то не понимаешь, — мягко ответил он. — Теперь ничего нельзя сделать. Каковы бы ни были твои цели и мотивы, ты дала толчок мощным силам. Теперь остается только сидеть и ждать, что из этого получится. Так же, как и всем остальным.
Он был потрясен, когда увидел, что в глазах Андраде засверкали слезы.
— Давай, давай, сыпь мне соль на раны, вонзай нож еще глубже! Мало тебе моих мучений? По-твоему, я недостаточно истекаю кровью?
Еще большее потрясение бедный Уриваль испытал, когда обнял ее.
— Я не привык видеть тебя беспомощной, — прошептал он, прижимаясь губами к ее светлым волосам с серебристыми прядями. — Это совсем не похоже на мою Прекрасную Даму…
Когда наступило лето, сады, с такой любовью разбитые и взлелеянные принцессой Милар, завяли. Водопад в гроте превратился в узкую струйку, пруд почти высох; лишь колючему кустарнику и мхам хватало того небольшого количества влаги, которое они получили весной. Но все же в знойном и молчаливом Стронгхолде еще оставался островок прохлады: им был грот, где Сьонед чаще всего проводила дни томительного ожидания.
Она приходила сюда совсем не для того, чтобы побыть одной. Крепость была пуста; в ней оставались только Сьонед, Тобин, Оствель, да еще Мирдаль и трое слуг. Остальные уехали — кто с Роханом, кто в Тиглат, а кто в Ремагев, сопровождая Сорина и Андри. Чего-чего, а одиночества в Стронгхолде хватало.
И не за воспоминаниями она приходила в грот. Как ни странно, Стронгхолд всегда казался ей пустым, когда в нем не было Рохана. Лишь он мог заполнить собой этот каменный мешок. Она разрывалась от тоски, по мужу и от того, что все здесь напоминало о нем. Эти разнородные чувства как нельзя лучше соответствовали ее внутреннему состоянию неустойчивого равновесия между безмятежностью и яростью.
Чаще всего Сьонед удавалось сохранить это равновесие, но когда ей не хватало сил, она шла в грот и считала каждый день беременности Янте, вычисляя, сколько же дней осталось до середины зимы, когда она вернется в Феруче.
Много, очень много раз она чувствовала прикосновение цветов Андраде и защищалась из последних сил, как учил ее Уриваль. О нет, она не боялась, что Андраде сможет поколебать ее решимость. Просто ревниво охраняла свое с трудом давшееся равновесие. Доводы и запреты леди могли кончиться тем, что Сьонед даром потратила бы на Андраде свою ярость, а она не могла себе этого позволить. Во всяком случае, до середины зимы, пока она не встретится лицом к лицу с тем, кто вызвал в ней эту ярость.