Принц Галлии

— Неправда, он не профан, — вмешалась Бланка. — В Толедо Филипп слагал прелестные ронд'o.

— Благодарю, кузина, за лестный отзыв, — вежливо отозвался Филипп, — но вы переоцениваете мои скромные достижения.

— Отнюдь! — с неожиданным пылом возразила она. — Это вы слишком самокритичны. Он скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном де Вальдесом, дон Тибальд?

— Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, — ответил ей граф Шампанский. — Однако считаю господина де Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании. Ваш новоявленный гений, этот Руис де Монтихо, в подметки ему не годиться.

— Так вот, — продолжала Бланка, — сеньор Хуан де Вальдес как-то сказал мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но он зарывает свой талант в землю. И я разделяю это мнение.

— Видите, граф, — вставила словечко Маргарита, — как они трогательно милы. И какая досада, что они не поженились! Это бы устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный камень преткновения в их отношениях.

— И что же это за камень такой? — все с тем же угрюмым видом осведомился Тибальд.

— Они расходятся во мнениях насчет характера их дружбы. Кузина решительно настаивает на целомудрии, а кузен Аквитанский… Нет, вру! Бланка вправду настаивает на этом, но не очень решительно, а в последнее время даже очень нерешительно. В конце прошлой недели она призналась мне…

— Маргарита! — в замешательстве воскликнула Бланка. — Да замолчи ты, наконец! Как тебе не совестно!.. Ну все, теперь я ничего не буду тебе рассказывать, раз ты не умеешь держать язык за зубами.

— А ты и так не шибко поверяешь мне свои тайны, — огрызнулась Маргарита. — Все больше шушукаешься с Еленой. Впрочем, и она изрядная болтунья.

— И все же…

— Ладно, Бланка, прости, я не нарочно, — извинилась Маргарита и переключила свое внимание обратно на Тибальда: — Итак, граф, вам не кажется, что вы выглядите белой вороной в нашей жизнерадостной компании?

— Вполне возможно.

— Неужели вы еще в обиде из-за того стишка?

— Это не стишок, сударыня. К вашему сведению, это поэма.

— Пусть будет поэма. Какая разница!

— Разница большая, принцесса. Если вы не в состоянии отличить стихотворение от поэмы, то тем более не вправе судить о том…

— Ах, не вправе! — с притворным возмущением перебила его Маргарита. — Вы осмеливаетесь утверждать, что я, дочь короля и наследница престола, не вправе о чем-то судить?

— Да, осмеливаюсь. Я, между прочим, внук французского короля, но не стыжусь признаться, что преклоняюсь перед гением Петрарки, человека без роду-племени, ибо подлинное искусство стоит неизмеримо выше всех сословий. Человек, который считает себя вправе свысока судить о науках и искусстве единственно потому, что в его жилах течет королевская кровь, такой человек глуп, заносчив и невежествен.

— Ага! Это следует понимать так, что я августейшая дура?

— Ни в коей мере, сударыня. Просто вы еще слишком юны, и ваша хорошенькая головка полна нелепых предрассудков. Вы верите в свою изначальную исключительность, в свое неоспоримое превосходство над прочими людьми, стоящими ниже вас по происхождению, так же слепо и безусловно, как верят евреи в свою богоизбранность. Но и то, и другое — чистейший вздор. Да, это правда: Бог разделил человечество на знать и плебс, чтобы господа правили в сотворенном Им мире, а все остальные повиновались им и жили по законам Божьим, почитая своего Творца. Без нас, господ, на земле воцарилось бы безбожие и беззаконие, и наш мир превратился бы в царство Антихриста.

— Ну вот! — сказала Маргарита. — Вы же сами себя опровергаете.

— Вовсе нет. Я не отрицаю божественного права избранных властвовать над прочими людьми. Я лишь утверждаю, что поелику все люди — и рабы, и князья — равны перед Творцом, то равны они все и перед искусством, как божественным откровением. Королевская кровь дает право на власть, славу и богатство, но человек, озаренный откровением свыше, приобретает нечто большее — бессмертие в памяти людской. Мирская слава преходяща — искусство же вечно. Владыку земного чтят лишь пока он жив, а когда он умирает, последующие поколения быстро забывают о нем.

— Но не всегда, — заметила Маргарита, довольная тем, что ей удалось раззадорить Тибальда. — Александр Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Корнелий Великий, Карл Великий — их помнят и чтят и поныне.

— Но как их чтят! Главным образом, как персонажей легенд, баллад, хроник и романов. Они были великими государями, их деяния достойны восхищения потомков — но память о них не померкла лишь благодаря людям искусства, которые увековечили их имена в своих произведениях. А что касается самых заурядных правителей… — Тут Тибальд умолк и развел руками: дескать, ничего не попишешь, такова жизнь.

— Ну, а я? — лукаво улыбаясь, спросила Маргарита. — Меня тоже быстро забудут?

— Если только… — начал было граф, но вдруг осекся и смущенно потупил глаза.

— Если только, — живо подхватила принцесса, — я не выйду за вас замуж. О да, тогда потомки будут помнить меня! «А-а, Маргарита Наваррская! Та самая, на которой был женат великий Тибальд де Труа? Ну, и вертихвостка она была!..»

Филипп, последние несколько минут внимательно слушавший их разговор, громко захохотал, взглядом приглашая Бланку посмеяться вместе с ним. Однако Бланка в ответ лишь вымучила вялую улыбку. Весь ее вид свидетельствовал о том, что она испытывает какое-то дразнящее неудобство, вроде камешка в башмаке, а ее явное замешательство указывало вдобавок, что обстоятельства, вызвавшие у нее чувство дискомфорта, были несколько деликатного свойства.

Поймав на себе умоляющий взгляд Бланки, Маргарита мигом смекнула, в чем дело, и придержала свою лошадь.

— Езжайте прямо по этой тропе, господа, — сказала она Тибальду и Филиппу. — Мы с кузиной вас скоро догоним.

Молодые люди продолжили путь, но не успели они отдалиться и на тридцать шагов, как позади них раздался окрик Маргариты:

— Постойте, принц!

Филипп остановил коня и повернул голову. Бланка уже спешилась и недоуменно глядела на Маргариту, которая, оставаясь в седле, с коварной ухмылкой сообщила:

— У кузины начали неметь ноги. Вероятно, у нее что-то не в порядке с чулками.

— Маргарита! — почти простонала Бланка, потрясенная такой откровенностью.

Филипп мигом сообразил, к чему клонит принцесса. Точно выброшенный из катапульты, он вылетел из седла и опрометью бросился к Бланке.

— Правильно! — одобрила его действия Маргарита. — Помогите кузине разобраться с этими дурацкими чулками… И помассируйте ее онемевшие ножки, — смеясь добавила она и ударила кнутом свою лошадь. — Поехали, Тибальд! Айда!