Принц Галлии

Тут отозвался второй (Эрнан понял, что это был второй, лишь из контекста разговора — чужой язык и плотные стенки шатра делали голоса собеседников неразличимыми):

— Боюсь, мне придется смириться с этим.

— Тем более, — заметил первый, — что она поступила с тобой по-свински.

— Да, ты прав…

Затем возникла долгая пауза.

«Интересно, — подумал Эрнан. — Кто она? С кем она поступил по-свински? А что, если мне выйти и спросить у них напрямик: „О чем вы толкуете, господа?“ Гм… Нет, это будет не слишком разумно с моей стороны — сперва нужно подробнее узнать, что они задумали… К тому же их явно больше, чем двое».

И в самом деле, по соседству слышалась басконская болтовня. Эрнан определил, что разговаривали трое, судя по лексикону — слуги, несколько раз кряду они упомянули о какой-то «тряпке».

Наконец двое возле шатра Филиппа возобновили свою беседу:

— Ну как, решился?

— Я уже сказал: мне придется смириться.

— То есть, ты согласен пассивно поддерживать меня? Это меня не устраивает. Теперь мы одной веревкой связаны, так что будь любезен разделить со мной ответственность. И не увиливай — без твоей помощи мне придется туго.

— А я не увиливаю. Просто хочу получить гарантии, что мы равноправные союзники. Я не собираюсь таскать для тебя каштаны из огня.

— О нет, будь в этом уверен. Конечно, мы союзники. А она стоит у нас на пути, само ее существование — смертельная угроза для нас… по крайней мере, для меня. Либо она, либо я — другой альтернативы нет. Ну, а ты… В конце концов, она отступилась от тебя — так что же ты колеблешься? Вот я бы на твоем месте…

— Это точно. Тебе чужды сантименты.

«Так, так, так, — отозвалась та часть сознания Эрнана, которая занималась анализом услышанного. — Она отступилась от второго. Очень важная информация! А для первого она представляет смертельную угрозу… или для его планов — порой честолюбцы отождествляют поражение со смертью, по себе знаю… Неужели?…»

Последовавшие за тем слова первого подтвердили его догадку:

— Когда речь идет о власти, сантименты излишни и даже вредны. Ради короны я готов пожертвовать всеми без исключения родственниками… Гм, присутствующие не в счет.

— Ай, брось! В твоих глазах моя жизнь не стоит и гроша. Просто сейчас я полезен тебе и не стою на твоем пути.

— Зато эта сучка… прости, кузина — вот она стоит.

— Кузина… — не сдержавшись, прошептал Эрнан. — Все-таки кузина. Понятно…

Первый употребил именно это слово, а не какой-нибудь его арабский эквивалент. Догадка Шатофьера переросла в убеждение. Теперь он знал обоих злоумышленников, хотя одного из них впервые увидел лишь вчера, а с другим вообще никогда не встречался.

После длительного молчания разговор продолжился, перейдя в более практическое русло:

— Так что выберем — яд или кинжал?

— Только не яд.

— Почему?

— Слишком опасно и не наверняка.

— Разве? По мне, это самый верный способ.

— А я так не думаю. Смерть от отравления вызовет серьезные подозрения. Начнется расследование — а для нас это нежелательно.

— Согласен. Но я не вижу другого выхода. Ведь кинжал, веревка и тому подобное еще хуже.

— Ну, не скажи. Кинжал, к примеру, тем хорош, что убийство легко свалить на другого. У меня есть одна идея, но это будет очень дорого стоить. Впрочем, б'oльшую часть денег мы затем вернем, но потери неизбежны.

— Деньги меня не волнуют. Так что у тебя на уме?

— Устроим это через три недели. Маргарита планирует поездку в свой замок…

— Аж через три недели?!

— Не беспокойся, все нормально. Это самый подходящий срок.

— Ладно, что дальше.

— Об этом позже. Я еще не просчитал все детали.

— А кого подставить, уже решил?

— Позже, я сказал.

По-видимому, он привлек внимание собеседника к выполнившим свою работу слугам, так как последовал ответ:

— Ах да, ты прав. Здесь нам не стоит задерживаться.

— Правильно. И пусть нас поменьше видят вместе — на всякий случай, чтобы никто ничего не заподозрил.

«Поздновато хватились, ребята! — злорадно прокомментировал Эрнан. — Вы у меня на крючке, и гореть мне в адском пламени, если в самом скором времени вы не познакомитесь с топором палача».

— Добро. Тогда я поехал.

Послышалось конское ржание.

— Будь рассудителен, кузен, — бросил вслед уезжающему тот, что остался. — Не горячись, не нервничай. Все обойдется.

«Ну, это еще как сказать, господин граф! — Эрнан заранее предвкушал свой триумф. — Не думаю, что виконт Иверо согласится с вами, когда предстанет перед судом Сената по обвинению в покушении на убийство наследницы престола…»

Спустя некоторое время вместе со слугами тронулся в обратный путь и второй злоумышленник. Чуть отклонив полог шатра, Эрнан проводил их долгим взглядом, пока все четверо не исчезли в сгустившихся сумерках. Тогда он выбрался наружу и огляделся вокруг: над соседним шатром гордо развевалась «тряпка» — знамя Бискайи. Байярда нигде видно не было.

Эрнан положил два пальца в рот и вывел замысловатую трель. Минуту спустя, радостно фыркая, к нему подбежал конь. Шатофьер потрепал его длинную гриву.

— Молодчина, Байярдик! Ты даже не представляешь, какую услугу оказал всем нам, когда сорвался с привязи. Только что здесь о таких приятных вещах говорилось — брр! — волосы дыбом встают. Дикие звери — сущие агнцы по сравнению с людьми. Это я начал понимать давно. Был один тип, Гийом Аквитанский, и была… — Он печально вздохнул. — Давно это было… А в крестовом походе я окончательно убедился: что неверные, что христиане — все на один пошиб. Деньги, земли, слава, власть наконец — вот их главные стимулы в жизни… Хотя почему «их»? Можно подумать, что я равнодушен к власти. А Филипп — другого такого властолюбца на всем белом свете не сыщешь! Мы с ним два сапога пара, и мир еще услышит о нас — содрогнется, когда услышит! Это не пустое бахвальство, у меня чутье такое — а оно меня еще никогда не подводило. Кто десять лет назад первым увидел в Филиппе наследника Гаскони? Гастон говорит, что он, и он искренне верит в это, наш драгоценный граф д’Альбре. Ну и пусть себе верит — чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, — а мне все равно, я на такие мелочи не размениваюсь. Запомни, Байярд, что я тебе скажу: будет наш Филипп великим государем, чертовски великим — Филиппом Великим, вот кем! А я в его коннетаблях чувствую себя гораздо ближе к жезлу гроссмейстера тамплиеров, чем если бы был одним из магистров ордена… Ты, верно, спрашиваешь, к чему я это веду? Охотно отвечу. Я, знаешь ли, тоже хорош и ради власти способен на многое. Но хладнокровно убить женщину… И какую женщину! Королеву среди женщин! Она — само совершенство. Прекрасная, обаятельная, умная, величественная, властная… Скажу тебе по секрету, Байярд: вчера, увидев ее, я впервые в жизни пожалел, что принял обет целомудрия. Грешно, конечно, и я должен гнать прочь подобные мысли, но они, подлые, обнаглели вконец — ну, никак не хотят оставить меня в покое, хоть ты лопни! И что мне с ними делать, с мыслями этими, ума не приложу. Вот какая женщина Маргарита Наваррская!.. Да, ты прав, она беспутна, легкомысленна. Но разве можно ставить ей это в вину? Лично я не решусь… Нет, определенно, Филиппу повезло, что он женится на ней. Лучшей хозяйки для Гаскони… гм, и королевы для всей Галлии нету и быть не может. Совет им да любовь… Ну, а что до меня, — Эрнан снова вздохнул, — то я всегда буду ему преданным другом, а ей — верным рыцарем… Что ж, поехали, Байярдик, во дворце нас, наверняка, заждались… Впрочем, нет, погоди! В шатре осталась непочатая бутылка великолепного вина. Негоже оставлять ее здесь — чудесный букет!

Глава XXXIII Победитель турнира и его избранница

День 5 сентября выдался ясным, погожим и совсем не знойным. Напрасны были опасения, высказываемые накануне, что в тяжелых турнирных доспехах рыцари рискуют изжариться живьем под палящими лучами солнца. Будто специально по этому случаю природа несколько умерила невыносимую жару, которая стояла на протяжении двух предыдущих недель.

Пока герольды оглашали имена высоких гостей и их титулы, Филипп, как и прочие зачинщики, сидел на табурете у входа в свой шатер и скользил взглядом по сторонам. На близлежащих холмах расположилось около двадцати тысяч зрителей из поместного дворянства и простонародья, а справа от шатров зачинщиков протянулся вдоль арены почетный помост для знатных господ, дам и девиц самых голубых кровей. В самом центре помоста находилась небольшая, но, пожалуй, самая роскошная ложа, убранная знаменами, на которых вместо традиционных геральдических символов были изображены купидоны и пронзенные стрелами сердца. Эта ложа пока что пустовала — она предназначалась для будущей королевы любви и красоты с ее свитой.

Слева от центра помоста располагались королевские ложи, в том числе и кастильская. Именно туда раз за разом бросал взгляды Филипп — там, вместе со своим братом Альфонсо, сестрой Элеонорой и невесткой Констацей, находилась принцесса Бланка, которую он, позабыв былые обиды, снова стал считать личшей женщиной в мире.

К превеликой досаде Филиппа, Бланка не собиралась уступать его настойчивым ухаживаниям, а держалась с ним ровно, по-дружески и хранила верность Монтини, которого он вскоре возненавидел всеми фибрами души.