Принц и нищий [Издание 1941 г.]

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Том — король.

На другой день явились иностранные послы в сопровождении блестящей свиты, и Том принимал их, восседая на троне, с великолепной и даже грозной торжественностью. Вначале пышность этой сцены пленяла его взор и воспламеняла фантазию, но прием был долог и скучен, речи тоже были долги и скучны, так что удовольствие под конец превратилось в тягостную и тоскливую повинность. Время от времени Том произносил слова, подсказанные ему Гертфордом, и добросовестно старался выполнить всю церемонию; но это дело было для него еще внове, и он справлялся с ним не слишком удачно. Вид у него был королевский, но чувствовать себя королем он не мог. Поэтому он был искренно рад, когда церемония кончилась.

Большая часть дня была «истрачена зря», — как выразился он мысленно, — истрачена на разные пустые занятия, к которым вынуждала его королевская должность. Даже два часа, уделенные для царственных забав и развлечений, были ему скорее в тягость, чем в радость, так как он был скован по рукам и ногам чопорным и строгим этикетом. Зато потом он отдохнул душою наедине со своим «пажом для побоев». Эта беседа принесла ему немалую пользу, так как доставила ему и развлечение и полезные сведения.

Третий день царствования Тома Кэнти прошел так же, как и другие дни, с той разницей, что теперь ему было легче и он чувствовал себя не так неловко, как в первое время; он начинал привыкать к своему положению и к новой среде; цепи еще тяготили его, но значительно реже, и с каждым часом постоянная близость знатнейших лордов и их преклонение пред ним все меньше конфузили и удручали его.

Одно только мешало ему спокойно ждать приближения следующего, четвертого, дня — страх за свой первый публичный обед, который был назначен на тот день.

В программе четвертого дня были и более серьезные вещи: Тому предстояло впервые председательствовать в государственном совете и высказывать свои суждения и желания по поводу той политики, какой должна придерживаться Англия в отношении разных чужеземных народов, ближних и дальних, разбросанных по всему земному шару; в этот же день предстояло формальное назначение Гертфорда лордом-протектором, и еще многое важное должно было совершиться в тот день; но для Тома все это было ничто в сравнении с пыткой, ожидавшей его на публичном обеде, когда он будет одиноко сидеть за столом, под множеством устремленных на него любопытных взглядов, в присутствии множества ртов, шопотом высказывающих разные замечания о каждом его малейшем движении и о его промахах, если он будет настолько несчастен, что сделает какой-нибудь промах.

Но ничто не могло задержать наступления четвертого дня, и вот этот день наступил. Он застал бедного Тома угнетенным, рассеянным. Дурное состояние духа держалось в нем упорно и долго. Том был не в силах стряхнуть с себя эту хандру. Обычные утренние процедуры показались ему особенно тягостными. Он снова почувствовал всю тоску своего пленения.

После полудня его привели в обширный аудиенц-зал, где он, в беседе с графом Гертфордом, должен был ждать, пока пробьет условленный час официального приема важнейших сановников и царедворцев.

Немного погодя Том подошел к окну и стал с интересом всматриваться в оживленное движение на большой дороге, проходившей мимо дворцовых ворот, сожалея, что он сам не может принять участия в этой вольной и веселой суете. Вдруг он услыхал топот ног и увидал беспорядочную толпу мужчин, женщин и детей низшего, беднейшего сословия, которые с криками и свистом бежали вниз по дороге.

Том подошел к окну.

— Хотел бы я знать, что там происходит! — воскликнул он с детским любопытством.

— Вы — король… — низко кланяясь, сказал ему граф. — Ваше величество разрешит мне выполнить ваше желание?

— Да! да! пожалуйста! я буду очень рад! — взволнованно крикнул Том и про себя добавил, чрезвычайно довольный: «По правде говоря, быть королем не так уж и скверно: тяготы этого звания возмещаются изредка разными удобствами и выгодами».

Граф крикнул пажа и послал его к начальнику стражи:

— Пусть задержат толпу и узнают, куда она бежит и зачем. По повелению короля…

Несколько мгновений спустя многочисленный отряд королевских гвардейцев в блистающих стальных латах вышел гуськом из ворот и, выстроившись на дороге, преградил путь толпе. Посланный вернулся и доложил, что толпа следует за женщиной, мужчиной и девочкой, которых ведут на казнь за преступления, совершенные ими против спокойствия и величия Англии.

Смерть — насильственная лютая смерть — ожидает троих несчастных. В сердце Тома словно что оборвалось. Сострадание овладело им всецело и вытеснило все другие чувства; он не подумал о нарушении закона, о тех муках и о тех ущербах, которые эти преступники, может быть, нанесли своим жертвам: он не мог думать ни о чем, кроме виселицы и страшной участи, ожидающей осужденных на казнь. В своем волнении он даже забыл на минуту, что он не настоящий король, а поддельный, и, прежде чем он успел подумать, у него вырвалось из уст приказание:

— Привести их сюда!

Тотчас же он покраснел до ушей и уже хотел было попросить извинения. Но, заметив, что ни граф, ни дежурный паж не удивились его приказанию, промолчал. Паж, как ни в чем не бывало, отвесил низкий поклон и, пятясь задом, вышел из комнаты, чтобы исполнить королевскую волю. Том ощутил прилив гордости и еще раз сознался себе, что звание короля имеет свои преимущества.

«Право, — думал он, — осуществилось все, о чем я недавно мечтал, читая старые книги и воображая себя королем, который диктует законы и приказывает всем окружающим: сделайте то, сделайте это. Никто не смеет ослушаться меня или перечить моей воле».

Двери распахнулись; один за другим провозглашались громкие титулы, и входили вельможи, носившие их; половина зала наполнилась знатью в великолепных одеждах. Но Том почти не сознавал присутствия этих господ, так он был захвачен другим, более интересным делом. Он рассеянно опустился в тронное кресло и впился глазами в дверь, не скрывая своего нетерпения; собравшиеся лорды, видя, что король кого-то ждет, не решались тревожить его и стали тихонько болтать о разных государственных делах вперемежку с придворными сплетнями.

Немного погодя послышалась мерная поступь солдат; в зал вошли преступники в сопровождении помощника шерифа и взвода королевской гвардии. Помощник шерифа преклонил перед Томом колено, поднялся и отошел в сторону; трое осужденных, как упали на колени, так и остались; гвардейцы поместились за троном. Том с любопытством разглядывал преступников. Какая-то подробность в костюме или наружности мужчины пробудила в нем смутное воспоминание.

Том разглядывал преступников.

«Этого человека я как будто уже где-то видел, — подумал он, — но где и когда — не припомню».

Как раз в эту минуту мужчина быстро поднял голову, взглянул на Тома и столь же быстро опустил ее на грудь, как бы ослепленный блеском королевского величия; но для Тома было достаточно и одного мгновения, чтобы разглядеть его лицо.

«Теперь я знаю, — сказал он себе: — это тот самый незнакомец, который вытащил Джайлса Уитта из Темзы и спас ему жизнь в первый день нового года; день был такой ненастный, ветреный. Самоотверженный человек, благородный и смелый. Жалко, что он стал преступником и замешан в такое печальное дело… Я отлично помню, в какой день и даже в котором часу это было, потому что часом позже, когда на башне пробило одиннадцать, бабка Кэнти задала мне такую восхитительную и чудесную по своей свирепости трепку, в сравнении с которой все предыдущие и последующие могут показаться нежнейшими ласками».