Принц Каспиан (с иллюстрациями)

– Не забывайте, там теперь леса, – сказал Трам, – и враги, от которых надо скрываться.

– Послушайте, – вмешался Эдмунд, – зачем же нам идти тем же путём, что и Дорогой Маленький Друг?

– Не надо так, ваше величество, если вы меня любите, – сказал гном.

– Хорошо, – сказал Эдмунд. – Можно я буду звать вас просто Д.М.Д.?

– Ой, Эдмунд, перестань дразнить его, – рассердилась Сьюзен.

– Ничего, детка, я хочу сказать – ваше величество, – произнес Трам со смешком. – Шутка синяков не набьёт. – (Впоследствии они часто называли его Д.М.Д., так что почти забыли, что это значит.)

– Так я говорю, – продолжал Эдмунд, – не нужно добираться тем же путём. Почему бы не пройти на вёслах немного южнее, до Зеркального залива и по нему? Мы окажемся ближе к холму Каменного Стола, а в море будем в безопасности. Если мы выйдем сейчас же, то сможем пройти залив до темноты, поспать немного и будем у Каспиана завтра с утра пораньше.

– Вот что такое знать побережье, – сказал Трам. – Никто из нас никогда не слышал о Зеркальном заливе.

– Как насчёт еды? – спросила Сьюзен.

– Мы обойдёмся яблоками, – сказала Люси. – Давайте поторопимся. Мы здесь уже два дня, а ещё ничего не сделали.

– В любом случае, – добавил Эдмунд, – я больше не разрешу превращать мою шляпу в корзинку для рыбы.

Они набрали в куртки побольше яблок, затем как следует напились из колодца (зная, что им негде будет взять пресной воды, пока они не высадятся на берегу залива) и отправились к лодке. Детям жалко было покидать Кэр-Параваль, который, даже в руинах, снова начал казаться родным домом.

– Д.М.Д. лучше быть рулевым, – сказал Питер. – Эд и я возьмём по веслу. Хотя минуточку. Давайте снимем кольчуги: мы испечёмся, пока будем на месте. Девочки сядут на носу и будут показывать направление Д.М.Д., потому что он не знает пути. Стоит выйти подальше в море, пока будем обходить остров.

Вскоре зелёный лесистый берег острова отдалился, его бухточки и выступы начали сливаться, лодка поднималась и опускалась на маленьких волнах. Море вокруг ширилось, голубое вдали, зелёное и пенистое вокруг лодки. Пахло солью, не было слышно иных звуков, кроме шипенья воды, ударов волны о борт и скрипа уключин. Солнце начало припекать. Люси и Сьюзен блаженствовали на носу, перегибаясь через край и стараясь окунуть руки в море, до которого никак нельзя было дотянуться. Дно, почти всё чистое, светло-песчаное с редкими пятнами пурпурных водорослей, было им видно.

– Как в старые времена, – проговорила Люси. – Помнишь наше путешествие в Теревинфию, и в Гальму, к Семи Островам, и к Одиноким Островам?

– Да, – отвечала Сьюзен, – и наш огромный корабль «Блистательный» с лебединой шеей и резными лебедиными крыльями почти до середины палубы…

– И шёлковые паруса, и большие кормовые фонари…

– И пиры на корме, и музыкантов.

– Помнишь, как флейтисты играли, взобравшись на ванты, и казалось, что музыка звучит с небес?

Тут Сьюзен забрала у Эдмунда весло, и он пересел к Люси. Они уже обошли остров и приближались к берегу – лесистому и пустынному. Они сочли бы его вполне живописным, если бы не помнили, каким он был в прежние времена – открытым, оживлённым, полным весёлых друзей.

– Ф-фу! Здорово нудная работёнка, – сказал Питер.

– Можно я немного погребу? – спросила Люси.

– Вёсла для тебя велики, – отрезал Питер, и не потому, что сердился, а потому, что у него не осталось сил на разговоры.

Глава девятая Что видела Люси

Сьюзен и мальчики страшно устали ещё до того, как обогнули последний мыс и двинулись через залив.

От долгих часов на солнце и блеска воды у Люси тоже разболелась голова. Даже Трам мечтал, чтобы путешествие скорее кончилось. Скамейка у руля, на которой он сидел, была рассчитана на человека, а не на гнома, и ноги его не доставали дна, а всякий знает, что так непросто высидеть и десять минут. Чем больше они уставали, тем больше падали духом. До сих пор дети думали лишь о том, как добраться до Каспиана. Теперь их тревожило, что делать после и каким образом горстка гномов и лесных тварей сможет разбить армию взрослых людей.

Сумерки наступили, когда они медленно проходили на вёслах излучину Зеркального залива. Темнота сгущалась по мере того, как берега смыкались и нависающие деревья уже соприкасались вершинами. Стало совсем тихо, как только шум моря затих вдали; можно было слышать даже журчание крошечных ручейков, сбегавших сквозь лес в залив. Наконец высадились на берег, слишком усталые, чтобы возиться с костром; даже яблоки (на которые, чувствовали дети, им уже никогда не захочется даже глядеть) казались лучше, чем мысль отправиться на охоту или рыбалку. Перекусив немного в молчании, они повалились на мох и сухие листья между четырьмя огромными буками.

Все, кроме Люси, немедленно заснули. Люси, не такая усталая, никак не могла устроиться удобно. Кроме того, она успела забыть, что все гномы храпят. Она знала, что лучшее средство от бессонницы – прекратить попытки заснуть, так что открыла глаза. Сквозь просветы в папоротниках и ветвях она могла видеть только воду залива и небо над ним. Затем, с трепетом воспоминания, она вновь, после стольких лет, увидела, как загорелись звёзды Нарнии. Когда-то она знала их лучше, чем звёзды своего мира, потому что в бытность королевой Нарнии ложилась спать гораздо позже, чем английская девочка. И вот наконец они – три летних созвездия, видимых оттуда, где она лежала: Корабль, Молот и Леопард. «Милый старый Леопард», – радостно шепнула она.

Вместо того чтобы нагнать на себя дремоту, она совсем проснулась – но пробуждение это было странное, похожее на сон. Залив блестел ярче. Люси понимала, что он освещён луной, хотя саму луну и не видела. И она начинала чувствовать, что весь лес тоже просыпается. С трудом сознавая, что делает, девочка встала и немного отошла от бивуака.

– Какая прелесть! – сказала она себе. Было прохладно и свежо; отовсюду доносились чудесные запахи. Где-то совсем близко послышалась трель: соловей запел, умолк и начал снова. Впереди было чуть светлее. Она пошла на свет и вышла туда, где было меньше деревьев, но лунный свет так мешался с тенями, что трудно было разобрать, где тут что. В тот же миг соловей, нашедший наконец верный тон, распелся во всю силу.

Глаза Люси начали привыкать к свету, и она отчетливее увидела ближайшие деревья. С великой тоской и любовью вспомнились ей старые времена, когда деревья в Нарнии умели говорить. Она совершенно точно знала, как заговорило бы любое из этих деревьев, если бы только их удалось разбудить, и на какого человека бы походило. Она посмотрела на серебряную берёзу – у той был слабый, струящийся голос, она походила на стройную девушку с волосами, свисающими на лицо, и обожала танцы. Она посмотрела на дуб: он был мудрым, но добрым стариком с кудрявой бородой, с бородавками на лице и руках, с растущими из бородавок волосами. Она посмотрела на бук, под которым стояла. Ах! Он был лучше всех – грациозное юное божество, спокойный и величавый лесной принц.

– О деревья, деревья, деревья, – сказала Люси (хотя вовсе не собиралась говорить). – О деревья, проснитесь, проснитесь, проснитесь. Разве вы не помните то время? Разве вы не помните меня? Дриады и гамадриады, выходите, идите ко мне.

Хотя не было ни ветерка, деревья вокруг заколыхались. Шелест листьев был почти как слова. Соловей перестал петь, как бы тоже прислушиваясь. Люси показалось: вот ещё миг, и она поймёт, что пытаются сказать деревья. Но миг этот так и не наступил. Шелест замер. Соловей возобновил песню. Даже в лунном сиянии лес выглядел теперь вполне обычным. И всё же у Люси осталось впечатление (какое бывает, когда пытаешься вспомнить имя или число и уже почти вспомнишь, но оно все-таки ускользнёт из памяти), будто она что-то упустила: словно она заговорила с деревьями на долю секунды раньше или на долю секунды позже, чем нужно, или сказала все нужные слова, кроме одного, или сказала лишнее слово.