Принц полуночи. Книга 1

– Я живой.

Тир рывком сел на постели.

Комок нервов, обнажённая, чуткая, как у птицы, душа, глаза, как чёрные дыры, и волосы цвета серебра. Человек, которого звали Зверем, молча смеялся, глядя в звёздное небо. Он любил жить. Сейчас он вспомнил об этом. Он любил убивать – и об этом он вспомнил тоже. Жизнь ждала его впереди, чужая жизнь, сладкая, как боль. И боль, чужая боль, густая, как мёд. И небо. И рассекающие небесную плоть стрелы болидов. Чужой страх, своё могущество, загадки и тайны, люди, машины. Мир.

Новый и неведомый. Мир живых, ещё не знающий о том, что смерть пришла в него во плоти.

Когда прошла эйфория и прикосновение воздуха к коже перестало вызывать приступы беспричинного смеха, а вид звёзд в узком окне не кружил больше голову, Тир заставил себя сосредоточиться на делах мирских.

Реальность окружающего мира уже не вызывала сомнений. Адский огонь остался позади, и в это приходилось поверить. Он верил уже не раз. И каждый раз сила, с которой нельзя было спорить, возвращала его обратно.

В огонь.

Всего лишь одна из пыток – ад многогранен, многолик и не лишён чувства юмора. И не было здесь, в этом мире, ничего, доказывающего его реальность. Ничего, кроме возродившейся из золы волчьей души. И кроме болидов. Ад бессилен там, где люди дотянулись до неба.

Однако довольно лирики. Суровые будни – такая же неотъемлемая составляющая реальности, как синие сполохи звёзд в фиолетовом небе. Вот о буднях и стоит подумать. О предстоящей работе, о работодателе и о светлом князе Мелецком, заявившем себя путешественником между мирами.

Со светлым князем, впрочем, всё было понятно. Душа его просматривалась насквозь, чистая, как дистиллированная вода. Несчастливое детство, моральная травма в юности и осознание своей особости – коктейль столь же обыденный в человеческих душах, как «Маргарита» – в барах. Излишне умные и начитанные типы, неосознанно стремящиеся быть «плохими», даже «очень плохими», встречались Тиру куда чаще, чем люди, умеющие или хотя бы пытающиеся быть «хорошими». Они были неинтересны и предсказуемы, зато не опасны, а порой даже и полезны, как вот может стать полезным Казимир Мелецкий.

Он должен полагать, будто Тир нуждается опеке. Должен верить своим однажды сделанным выводам и своему однажды сформированному представлению. Это несложно. Достаточно говорить Казимиру правду, быть откровенным и серьёзным. Граница между правдой, которую можно говорить, и правдой, о которой нужно молчать, достаточно широка, чтобы идти по ней с закрытыми глазами.

Да. Казимир не будет мешать, Казимир с радостью поможет, и, в конце концов, Казимир послужит пищей. Сам дурак, знал ведь, с кем связался.

С Рысью, к сожалению, всё далеко не так просто.

Тир встал с кровати и гибко потянулся, с удовольствием ощущая в себе каждую жилку, каждый напрягшийся мускул. Вытянул руки, разглядывая пальцы, ладони.

Живой.

Ни следа ожогов на коже, и тело послушно, как раньше. Как раньше подвижно. Огонь не повредил ему. Говорят, что адское пламя жжёт душу, но это смешно.

Что такое душа? Это память, мысли или чувства?

Память – это что-то вроде ящика с инструментами, а мысли – те самые инструменты, что хранятся в ящике-памяти. Чувства же… их вообще следует оставлять за скобками. Так что такое душа? Нет её.

Рысь. Рысь…

Тир подошёл к узкому окну. Не окно – бойница. Кошке – в самый раз, человеку – ни в жизнь не протиснуться. Поднял руку, ловя пальцами прохладный ночной ветер. И замер так. Что-то… чутьё? предупредило: не надо. Нельзя пересекать границу стен. Насторожённо опустив голову, Тир принюхался, поискал, закрыв глаза, датчики сигнализации, невидимые обычным зрением лучи лазера, видеокамеры, наконец… Дом был напичкан магией. «Не дом, – услужливо подсказала память, – башня. А всё вокруг, внутри стен, называется детинец. Или более привычно – кремль». Насчёт же магии… здесь память сдавалась, а мысли сворачивались в колечки, как садовые улитки. Медальон-толмач, в услугах которого Тир уже не нуждался, охотно напомнил бы сейчас, что такое магия, где она используется и каким образом обращаться с простейшими волшебными предметами, которых хватает в любом приличном доме. Или в башне. Толку, однако, с его напоминаний.

Казимира нисколько не насторожило то, что выданные им приборы использовали для перевода их же собственный языковой багаж, оставалось только догадываться, встроены ли языки Земли в память «толмачей» или медальоны каким-то непостижимым образом считывали информацию из памяти владельцев? Возможно, Казимир об этом даже не задумался. А Тир задумался сразу. И утвердился в своих подозрениях, когда понял, что его переводчик постоянно сбивается на разные языки, тяготея, впрочем, к немецкому и русскому.

Тир избавился бы от неведомо как функционирующего устройства, не будь оно неживым. Неживое же было неспособно на злокозненность в его отношении, значит, «толмач» заслуживал доверия. И действительно, уже через несколько минут совместной работы Тир почувствовал исходящую от приборчика доброжелательность. Неживое, тонкое и сложное устройство – такие не подводят, магия там или не магия.

Тир рассерженно фыркнул. Как ни крути, а придётся пользоваться здешней терминологией, пока не подберёшь более подходящую. Итак, башня напичкана магией. Проследить токи энергии, места, где энергия собирается в узлы, а также предположить, каким образом она может быть использована, труда не составляло, но вот понять, что же это за сила, определить её характер Тир не мог.

Ерунда, впрочем. Не всё сразу. Пока достаточно того, что есть. А есть…

По-прежнему не открывая глаз, Тир провёл рукой по краю оконного проёма. Пальцы зажили своей жизнью, длинные, гибкие, подвижные, как паучьи лапы, они скользили по дереву, очерчивая незаметный взгляду, умело замаскированный под естественный узор древесины, но явно человеческими руками сделанный рисунок.

Непонятно. Какие-то значки. Руны, что ли? Вот уж с чем никогда не приходилось иметь дела. Однако главное ясно. Каким-то образом рисунок влияет на подсознание, создаёт иллюзию опасности для того, кто захочет выйти через это окно. Ничего особенного, видывали и не такое. Непонятно лишь, кого же собирались удерживать в этой комнате? Карлика? Какого-нибудь лилипута, или как они там называются… хоббита? Кто ещё может выбраться через узкую бойницу? И, главное, зачем? Этаж-то не первый.

«Ты такой умный! – похвалил Тир сам себя. – А сам что хочешь сделать?»

Он уже не хотел. Передумал. Может быть, странные значки были тому причиной, а может, переменилось настроение, без повода, просто так. Хотел выбраться наружу, спуститься по стене, пройтись по ночному городку, оглядываясь, осматриваясь, избегая стражи, и вернуться обратно так же тихо и незаметно. Хотел. И расхотел. Комната, куда его поместили, была призвана не выпускать таких, как он. Подобных ему. Чёрных, как сказал бы Рысь. Рысь, с первого взгляда определивший, кто перед ним.