Принц Полуночи. Трилогия
Шрифт:
Голос исчез. Так же неожиданно, как появился. Голос давно умершей девочки. Первой отнятой им жизни.
Олег лежал, скорчившись, под корнями широкой сосны, рядом с шумящим по камням темным ручьем, трясся от холода и мечтал о том, чтобы ушла боль. Хотя бы ушла боль. Ни о чем больше он не мог и думать.
Поэтому без всякого интереса посмотрел он из своего укрытия на зависший над пожарищем пятнистый вертолет. На ловких парней в пятнистой форме, в масках, с короткими ручными парализаторами. Парни оцепляли горящий дом. Появился второй вертолет, ярко-красный. Пляшущее пламя задохнулось
Зверю не хотелось ничего. Вообще ничего. Лишь бы не было боли. Однако он шевельнулся, до хруста сжав зубы, выбрался из своего укрытия и пошел, а потом и побежал к далекой, даже ночью весьма оживленной трассе.
«Спасибо, магистр, — отстраненно думалось на бегу. — Спасибо, что учил правильно. Не скажу, что я был готов к такому, но и не скажу, что очень удивлен. Тебе придется поскучать без меня какое-то время, магистр. Недолго. Надеюсь, что недолго. А потом я припомню тебе сегодняшнюю ночку».
Перед ним остановилась первая же машина. Сердобольные люди ездят ночью по накатанным трассам. Забрав жизни водителя и его костлявой болтушки-жены, Зверь почувствовал себя лучше. Настолько лучше, что нашел в себе благодарность даже к Сашке Чавдарову. Если бы не его выходка, сейчас пришлось бы иметь дело не с дружелюбными, легко сломавшимися путешественниками, а с двумя десятками стрелков осназа. С теми, пожалуй, пришлось бы повозиться. А если честно, так это им пришлось бы повозиться со Зверем. И результат подобной «возни», как ни крути, был бы не в его пользу.
ЗА КАДРОМ
— Ну и как вы объясните всю эту чертовщину?
— Именно что чертовщину. — Человек потер пальцами виски.
К этому жесту: «боже-мой-как-я-устал-от-чужой-тупо-сти» генерал-майор Весин давно привык и обычно не обращал на него внимания. Но иногда случалось так, что он действительно чувствовал себя непроходимым тупицей, не способным понять элементарных вещей. Тогда кажущееся превосходство собеседника вызывало раздражение. И приходилось напоминать себе, что тот, при всем своем уме, все-таки проиграл. Сейчас была как раз такая ситуация.
Весин подавил раздражение, но заговорил более напористо, даже чуть зло:
— Слушайте, Игорь Юрьевич, не начинайте все с начала. Мне нужны объяснения, внятные объяснения, а не мистика.
— Николай Степанович, я уже много раз говорил вам, что «внятных объяснений», которых требуете вы, у меня нет и не может быть. Вы своими материальными лапами влезли в очень тонкую сферу. И еще удивляетесь, почему потерпели неудачу?
Он опять за свое! Как взялся с самого начала сбивать с толку всякой метафизикой, так и продолжает в том же духе. И, к сожалению, верит в то, о чем говорит. Шизофреник, самый настоящий. Уму непостижимо, как он оказался в правительстве?! Однако шизофреник или нет, но Игорь Юрьевич Смольников — единственный человек, который может хоть как-то объяснить, почему сорвалась продуманная, поминутно рассчитанная операция. Куда делся Зверь? Где хотя бы его тело?
— Каким образом ваш исполнитель это устроил?
— Господин министр! — Смольников упорно цеплялся за остатки былого высокомерия. — Я не знаю ситуации в
подробностях. Все, что вы изволили рассказать, сводится к трем фактам: Олег исчез, дом сгорел, священник умудрился сбежать.— Я, знаете ли, не веду по этому делу никакой письменной документации. — Генерал сдержался и не стал копировать снисходительный тон собеседника. — Что именно вас интересует? Спрашивайте.
— Священник.
— Добрался до ближайшего полицейского поста. Выглядел ужасно, но говорил вполне связно, хотя и нес какой-то бред. Так показалось дежурному. Разумеется, в указанное место выслали опергруппу. Слава богу, что осназ к тому времени закончил все дела и убрался с пожарища.
— Ну, богу не богу, однако здесь вам действительно повезло. Какой именно бред нес священник? Что он рассказывал?
«А что, по-твоему, он мог рассказать?» — Николаи Степанович мысленно скрипнул зубами:
— Большую часть вы знаете и так. Его похитил и держал на какой-то лесной даче убийца-сатанист. Священник даже имя назвал: Зверь Олег Михайлович. Этот ваш исполнитель, он что совсем кретин? Зачем он представился?
— Я не всегда знаю, что и зачем делает Олег. Но, обратите внимание, обычно то, что он делает, дает положительные результаты.
— Сомневаюсь, — хмыкнул генерал, — вряд ли он планировал то, что получилось. Жертва оказалась вашему исполнителю не по зубам.
— Да? — ирония в голосе Смольникова была вполне искренней. — Вы забыли, наверное, что, окажись жертва «по зубам», Олег попал бы в очень неприятную ситуацию. А так… — Игорь Юрьевич развел руками, — сорвались не его планы, а ваши.
— Наши, — Генерал позволил себе вежливую улыбку. — Наши планы, господин магистр.
Каждый раз, когда Смольникова удавалось поставить на место, Николай Степанович переживал коротенькое мгновение радости. И это при том, что оба прекрасно понимали, кто из них победил, а кто лишь цепляется отчаянно за последние позиции.
— Хорошо, — покорно кивнул Игорь Юрьевич, — наши планы. Продолжайте, пожалуйста. Что именно предприняла жертва?
Опять смена ролей. Но сейчас наблюдать за магистром даже забавно. Николай Степанович сделал паузу, вспоминая детали:
— Отец Алексий устроил в доме короткое замыкание и пожар. Убийца, желая сохранить свою жертву в целости, кинулся вытаскивать его из комнаты. И подставился. — Право же, некоторые подробности вспоминать совсем не хотелось, они не вписывались в привычную реальность. — Самое странное, — Весин сжал на мгновение губы, — даже, я бы сказал, самое дикое: священник утверждает, что убивал Зверя трижды. В третий раз он пробил ему череп монтировкой и основательно переломал все кости.
— Священник! — Магистр восхищенно покачал головой. — Я не отказался бы от такого боевика.
— Он и был когда-то боевиком, — сообщил генерал, — служил в «Скифе».
— Это отряд десанта с «Маршала Сталина»?
— Именно. Вам, Игорь Юрьевич, следовало бы повнимательнее выбирать жертву.
— Отец Алексий интересовал меня в первую очередь как человек, заработавший определенную известность. Он всего за…
— Будьте любезны не перебивать, — рявкнул генерал. И магистр заткнулся, словно его выключили.