Принц со шрамом

Мой желудок вздрагивает.

— Отдай обратно, Майкл,

Он качает головой в сторону.

— Так вот как это было? Когда он обращал на тебя внимание?

— Майкл, — начинаю я, вставая, мой желудок скручивается в узел. — Я не шучу. Отдай. Его. Обратно.

— Что ты собираешься делать, Маленький Лев? — поет он это прозвище, удлиняя гласные. — Отца здесь нет, чтобы спасти тебя. Он занят подготовкой к обеду, на котором я буду присутствовать рядом с ним.

Мои кулаки сжимаются, его слова пронзают меня насквозь, как нож, протыкая мое израненное, брошенное сердце.

— Почему ты вообще еще здесь? — продолжает он, подходя ближе, и на его лице появляется надменное выражение.

Я спотыкаюсь, отходя в сторону, жар пламени лижет мою спину, когда я прижимаюсь к камину.

— Ты ничего не стоишь. Пустая трата места, Тристан. Чем скорее ты это поймешь и исчезнешь, тем лучше, — он постукивает себя по подбородку. — Может, тебе стоит убежать. Пойти на охоту с гиенами в тенистые земли или умереть от голода на равнинах Кампестрии, — он пожимает плечами. — Посмотрим, любит ли тебя наш отец настолько, чтобы он выследить и вернуть домой.

Моя грудь болит, каждое оскорбление попадает в цель. Потому что правда в том, что мой отец не проводил со мной времени уже несколько месяцев. С тех пор как Майклу исполнилось пятнадцать и он начал проявлять интерес к своему титулу.

— Отец разговаривает с тобой только потому, что ты родился первым, — шиплю я. — По крайней мере, когда он уделял мне внимание, это было потому, что ему нравилось мое общество.

Лицо Майкла превращается в камень, его голос падает до смертельного шепота.

— Убеждай себя в чём хочешь, брат. Но я слышал, как он говорил, что хотел бы, чтобы ты никогда не родился.

Мое сердце замирает.

— Ты лжешь.

— Мы все этого желаем, — он снова придвигается ближе. — Ты — пятно на нашем имени, Тристан. Вот почему никого не волнует, когда ты исчезаешь на несколько дней. Мы все надеемся, что ты не вернешься, но по какой-то причине ты не понимаешь намеков и продолжаешь. Возвращаться. Назад.

Я сглатываю густой комок в горле, разрывая зрительный контакт, пытаясь заткнуть зияющую рану, которая разрывается в центре моей груди.

— Верни мне мои рисунки, Майкл, — шепчу я, мой голос срывается на его имени.

— Знаешь что? — он щелкает языком. — Почему бы тебе не пойти… и поймать их.

Он бросает этюдник в огонь.

— Нет! — я бросаюсь вперед, протягиваю руку, но пламя поднимается выше, потрескивая и пожирая бумагу, как топливо.

Внутри меня что-то щелкает, и я кручусь, вся моя сдерживаемая ярость движет моими конечностями, когда я бросаюсь на него. Я на три года младше и гораздо менее силен в физическом плане, но я все равно сбиваю его с ног, и мы оба падаем на землю.

— Я убью тебя, — рычу я, обхватывая руками его шею и сжимая ее.

Черная ярость бушует в каждой частичке меня. Зависть от того, что он получает время моего отца, смешивается с печалью от того, что он уничтожил единственные вещи, которые важны для меня. Мои наброски.

Они — это всё, что у меня было. Моя компания. Мои единственные друзья.

Он наваливается на меня, швыряет через всю комнату, и я ударяюсь спиной о деревянный пол. Застонав, я переворачиваюсь на спину, зажмурив глаза от боли в позвоночнике. И тут резкая боль прорезает бок моего лица, агония пронзает меня насквозь, заставляя кричать так, что у меня перехватывает горло.

Жидкость попадает мне в глаз, когда я пытаюсь моргнуть, из-за чего мое зрение становится красным и темным, затем стекает по щеке и просачивается сквозь губы, металлический привкус оседает на языке и заставляет меня рвать.

Голова кружится, одурманенная болью, и я провожу рукой по лицу, пальцы становятся скользкими, когда они покрываются кровью.

Надо мной нависает размытая форма Майкла, в его руке зажата кочерга для камина.

— Теперь ты даже не похож на него, — усмехается он, плюя на мое разбитое тело. — увидишь, как он будет любить тебя, когда ты всего лишь обезображенный урод.

Он уходит, а я сворачиваюсь колачиком, сознание то пропадает, то возвращается, пока я мечтаю, чтобы кто-нибудь пришел и нашел меня. Чтобы обнял меня. Исцелил меня. Любил меня.

Так, как они сделали бы, если бы это был он. Но никто так и не пришёл.

— Тристан.

Голос Сары возвращает меня в настоящее, и я заставляю себя улыбнуться, хотя грудь болит от воспоминаний.

Она качает головой, убирая руки от моего лица.

— Вы не должны мне говорить… Я не должна была спрашивать.

Вытянув руки, я сжимаю ее ладони в своих, возвращая их назад, пока они не касаются моей челюсти.

— Моему брату никогда не нравилось, что я похож на нашего отца. Полагаю, это был его способ исправить это.

Ее глаза скользят по зазубренной метке.

— Это сделал Майкл?

— Майкл сделал много вещей, Маленькая Лань. Это лишь одна из них.

Что-то темное проступает на ее лице, ее челюсть напрягается, а пальцы крепче сжимают мое лицо.

— Я знаю.

Я подношу косяк к губам в последний раз, бумага прогорела до того места, где она касается чуть ниже моих пальцев, и я вдыхаю, прежде чем бросить конец на землю и растоптать его ботинком.

Моя рука скользит за её спиной, обхватывает затылок и притягивает к себе, пока нас не разделяют считанные сантиметры, энергия сплетается между нашими телами и бьет электрическим током в моей груди, заставляя сердце биться в отрывистом ритме, а нервы танцевать под кожей. Я наклоняю голову, большим пальцем надавливаю на ее подбородок, заставляя ее идеальные пухлые губы разойтись и коснуться краев моих.

Напряжение от того, что я так близко и в то же время так далеко, почти убивает меня, и я клянусь Богом, что отдал бы все, прямо сейчас, если бы она пообещала быть моей.

Я выдыхаю, дым вырывается из моего рта в ее.

Мой член болезненно тверд.

Ее глаза расширяются от удивления, и мои пальцы сжимаются на её шее, удерживая её на месте, моя другая рука перемещается к ее горлу, два пальца поглаживают его спереди, пока она глотает, дым, который был внутри моего тела, выходит из ее губ.