Принц-странник

– Она незаурядная натура, – сказал де Гиш. – Просто пока прячет себя от посторонних глаз. В конце концов, вашей кузине нет еще и пятнадцати. Погодите немного, месье… погодите и увидите сами.

– Забавно! Вы меня пытаетесь развеселить, милый граф, я правильно вас понимаю?

– Нет, на этот раз я говорю совершенно серьезно. Она еще дитя, но она на редкость умна. Ее выдает одна маленькая деталь: вспышки мысли в ее глазах. Она грустна? Ну, так и жизнь ее грустна! Всю жизнь она растет в изгнании, как цветок в тени. Ах, если бы солнце осветило ее! Если бы она могла дать выход своей природной веселости! Но такой возможности не представляется, и она мучается все это время. Эмигрантка… нищая особа королевской крови, допущенная ко двору, где ее кузина, мадемуазель де Монпансье, на каждом шагу старается унизить ее и доказать собственное превосходство. Братья бедной принцессы скитаются по континенту, не зная, в каком месте и когда встретят свою погибель. Унижаемая на каждом шагу и в то же время умная и тонкая от природы, она предпочитает держаться в тени, тихая и бледная, а для тех, у кого нет глаз, – еще и некрасивая. Вы недооцениваете Генриетту, месье. А вот ваш брат не так бесчувствен к ее обаянию.

– Людовик?

– Он не вполне это осознает. В целом он смотрит на нее так же, как и вы. Бедная некрасивая малышка-кузина, кожа да кости, говорит он вслух и думает при этом о своих матронах. Но он – романтик, мальчик в душе и мыслях. Да простит меня месье, поскольку это может походить на измену, но это, надеюсь, останется между нами, но вы намного умнее короля и все видите насквозь. Так вот, держу пари: однажды Людовик потеряет бесчувственность к чарам маленькой Генриетты. Дайте только брату принцессы вернуть свой трон, дайте ей выйти из добровольной ссылки, ослепить нас своими нарядами и драгоценностями, и тогда всем станет очевидно, как бесподобна ее красота. Вспомните, на балетах никто иной как она говорила: наденьте то, наденьте это… так вам будет лучше всего! И как часто она оказывалась права! Смотрели ли вы на нее в разгар балета, когда она, воодушевившись, вдохновенно играет свою роль? В эти мгновения она забывает, что остается всего лишь принцессой-эмигранткой, маленькой нищей девочкой, которую почти каждый в состоянии унизить в любой момент. Истинная Генриетта изредка выглядывает из-под надетой маски, чтобы взглянуть на нас, и, Боже мой, это самая ослепительная дама во всем дворе!

– Ты говоришь с таким жаром, де Гиш! Уж не влюбился, ли ты в мою маленькую кузину?

– Я? Что хорошего это может сулить мне? Женщин я не люблю, и вы это хорошо знаете. Слишком ранняя женитьба отбила, очевидно, навсегда вкус к ним. Я просто хотел подчеркнуть, что ваш брат не замечает всех прелестей и достоинств кузины.

– Он отказался жениться на ней, ты знаешь об этом?..

– Да. И она тоже знает об этом, теперь в его присутствии еще тише, чем раньше. Но замечали ли вы, с каким светом в глазах он говорит о ней. Бедная Генриетта, повторяет он про себя. Ему жаль ее, а почему, он не понимает. Он гоняется за своими пухлыми матронами, как ребенок, мечтающий обучиться любви, потому что в душе он гораздо младше своего младшего брата. Он разбазаривает свое время на спортивные игры и зрелища, он еще мальчишка, только начинающий понимать вкус любви, и как всякий мальчишка, безудержно объедается сладостями и незамысловатыми впечатлениями. Подождите, пройдет время, и ему захочется чего-то более утонченного.

– Ты думаешь, он потом…

– ..сильно пожалеет, что в свое время отвернулся от принцессы Генриетты.

– Не могу поверить в это, граф!.. Тем не менее Филипп призадумался, и мысль о Генриетте запала ему в душу.

На время путешествия французского двора в сторону испанских границ Мария-Генриетта и ее дочь остались в Париже. Чарлз решил воспользоваться отсутствием королевской семьи, чтобы навестить сестру.

Он прискакал в Коломб, где они в то время проживали, без всяких церемоний отыскал сестру, и Генриетта, дав волю слезам радости, бросилась в его объятия.

Она смеялась и плакала, испытующе оглядывая его, замечая перемены в лице: новые морщинки у глаз и рта, не мешающие, впрочем, его обаянию.

– Чарлз! Чарлз! – восклицала она. – Что это за секрет, которым ты обладаешь? То, что другим придает вид злюк, тебе только добавляет обаяния.

– Я родился злюкой, – говорил король. – Те, кто любит меня, любят не за мое лицо, а потому ищут в моем болезненном гримасничанье то, что потом называют шармом… чтобы тем самым сделать мне приятное.

– Братец, дорогой, ты надолго?

– Никогда не задерживаться на одном месте – вот мой девиз, сестричка! Я всего лишь наношу визит наскоком, пока берег чист.

– Как это чудесно – увидеть тебя! Матушка будет счастлива. Чарлз скривился.

– Не забудь, что мы далеко не друзья с ней.

Она не может простить мне, что я занял сторону Генри в его конфликте с нею и что сам был и остаюсь протестантом, врагом папизма. А я в свою очередь не могу простить ей жестокосердия по отношению к мальчику.

– Ты должен простить ее. Между вами больше не должно быть ссор.

– Я приехал, чтобы увидеть тебя.

– Но ты увидишься с ней, раз ты здесь. Хотя бы для того, чтобы сделать мне приятное, Чарлз.

– Миленькая, неужели тебе будет приятно то, что крайне неприятно для нас обоих?

– Тебе станет легче, когда ты сбросишь с плеч груз раздоров с матерью. Чарлз, она так несчастлива! Она все время горюет и постоянно думает об отце.

– Носится со своей печалью, ходит и нежит, взращивает ее, а потом нам остается удивляться, отчего ее горе растет на глазах.

– Постарайся понять ее, Чарлз. Постарайся… потому что я прошу тебя об этом.

– Выходит, ты не оставляешь мне даже права сказать «нет». Ладно.

И он действительно сделал все возможное, чтобы загладить ссору с матерью. Любить ее он не мог: слишком непереносимой была ее жестокость и слишком свежи воспоминания о горе бедного Генри. Но они не упоминали о брате и провели в обществе друг друга немало легких и по-своему радостных часов.

Вскоре после прибытия в Коломб Чарлз поделился с Генриеттой волнующим секретом.

– Расскажу тебе о нем, сестренка, – сказал он, – по крайней мере, если он провалится, как провалились все подобные проекты, тебя-то я не буду подозревать в измене. Ты слышала когда-нибудь о генерале Джордже Монке?

– Нет, Чарлз.

– Он был одним из сторонников Кромвеля, но не думаю, чтобы лорд-протектор когда-либо полностью доверял ему. Говорят, когда Джордж Монк находился в Шотландии, Оливер написал ему: «Ходят слухи, что некий хитрец и проныра по имени Джордж Монк спит и видит, как перейдет на службу Карлу II Стюарту. Примите все необходимые меры, чтобы схватить изменника и отправить ко мне!» Как видишь, наш друг Оливер был не без чувства юмора.

– Ты говоришь так, будто готов простить даже Кромвеля.

– Простить Кромвеля! – засмеялся Чарлз. – Спасибо Господу, об этом я его никогда не попрошу. Он прошел мимо моего прощения. Я не дока по судебной части и не мастер раздавать наказания, но мне очень повезло, что Кромвель осужден не мной. Но вернемся к Монку. Он женился на своей прачке – госпоже Энн Кларджиз; должно быть, у нее были не только сильные руки для стирки, но и крепкий характер, чтобы заставить генерала жениться на ней. Но оказалось, она испытывает слабость не только к генералам, но и к королям, и я не сомневаюсь, что не кто иная как она побуждает генерала симпатизировать мне с той же настойчивостью, благодаря которой вышла замуж.

– Ты хочешь сказать, что в Англии есть генерал, который готов помочь тебе вернуться на престол?

– Да, Минетта. И не просто генерал, а выдающийся генерал. Этот человек славно послужил лорду-протектору, но за время после смерти Оливера ему успели осточертеть парламентские порядки, и он пришел к заключению, что с королем будет все же несколько лучше, чем с протекторами.

– И что сейчас должно произойти? Что предпримет генерал Монк?

– В присутствии других он выпил за здоровье «своего черного мальчугана». Это он меня так зовет. Он позволяет себе вслух говорить о том, что устал от этих раздоров в верхах, и что если ему представится такая возможность, он готов служить мне всю жизнь.