Принц в квадрате

Он повернул ко мне лицо, искаженное, судя по всему, праведным гневом. Да, мужчина роскошный, что и говорить. Как раз во вкусе моей мамы.

— Где Мадрагор? — спросил он низким и опасным голосом. — Где этого бездельника черти носят?

— Разве так разговаривают с леди? — спросила я, приподнимая котелок.

Знаю я таких громил. Если сразу не заставишь себя уважать, диалога не получится в принципе. Хотя, конечно, я рисковала. Не исключено, что он не признает «леди» в существе в джинсах и клетчатой рубашке. Наверное, сочтет служанкой.

— Леди?! — рыцарь, нахмурившись, оглядел меня. — Парень, ты серьезно думаешь, что тебя можно спутать с женщиной? Ну-ка, где твой господин?

Признаюсь, не впервые в жизни я столкнулась со столь откровенным пренебрежением к своей груди. Но за мужчину меня приняли все-таки первый раз с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, так что я даже не нашлась с ответом. Стояла и глотала воздух. Интуитивно мне было понятно, что первый порыв обрушить на голову нахала котелок мог оказаться опасным для моего здоровья и даже фатальным.

— Неправда! — вдруг заорала Олька от дверей, эльф удивленно оглянулся на крик. Мое несносное дитя стояло на пороге, сжимая кулаки, волшебник возвышался за ним. — Моя мама — первая красавица, в нее все влюбляются, даже лошади и собаки! — последнее — правда: животные почему-то испытывают ко мне необъяснимую симпатию. Наверное, им видится родство: первая часть Олькиного утверждения — вранье чистой воды.

— Да? — эльф посмотрел на меня с сомнением, и тут его лицо просияло. — Госпожа моя! — он упал на одно колено и прижал одну руку к сердцу. — Прошу простить меня! Мое замешательство в первый момент было вызвано исключительно ослеплением вашими красотой и добродетелью. Прошу вас, позвольте мне искупить мою оплошность — кровью, если необходимо! Я счастлив буду упасть бездыханным к вашим ногам.

— Прощаю, — сухо ответила я. А что мне еще нужно было делать? Заорать «Прекратите этот фарс»? — Вы — лорд Тиэллин, я так полагаю?

— Граф Тиэллин, — поправил он меня голосом чарующей мягкости. — Леди, позволите ли мне узнать ваше имя?

— Светлана, — ответила я неохотно. Очень не люблю представляться.

— О, леди Светлиана! — воскликнул он. — Позвольте выгравировать это чудное слово на моем нагруднике, с тем, чтобы я нес его в бой перед собою?

— И чтобы его царапали и пронзили? — поинтересовалась я. — Не дозволяю.

— Прошу прощения, не подумал! — понурившись, он повесил голову. — Леди…

— Дорогой граф, — изо всех сил я пыталась встроиться в его манеру речи: нужно как-то попробовать доказать ему, что я из дворян, а то не только издеваться продолжит, но и — как знать? — мечом порубит. — Сдается мне, что первоначальной целью вашего визита было навестить сэра… ээ, господина волшебника? Тогда не смею мешать вашей беседе: мне будет крайне неловко слышать, что такой блестящий рыцарь отложил свои планы из-за разговора со мной.

— Уау, мам, ты даешь! — Олька в восторге захлопала в ладоши.

— Мадам! Вы не только прекрасны, но и великодушны, — Тиэллин приосанился и выпрямился. — Смею вас заверить: как только я разберусь с этим лентяем Мадрагором, я буду счастлив, если вы окажете мне честь беседой со мной!

После этого он обернулся к волшебнику, но того и след простыл — только стояла на пороге корзинка с травами.

— Ах ты мошенник! — вскричал Тиэллин и ринулся за волшебником прочь из башни.

Я же сгребла чадо за руку и велела шевелить ногами. Черт его знает, этого представителя местных властных структур. Лучше убраться отсюда подальше, пока он не опомнился и не вернулся.

Когда мы выскочили из башни и отошли от нее уже где-то на километр, я решила, что самое время приступить к воспитательной беседе:

— Оля, почему ты перебивала старших и кричала: «Уау, ты даешь»? Приличные девочки так себя не ведут!

— Значит, хорошо, что я уже не девочка, — довольно ответствовало чадо.

— Что?! — а я-то думала, с потерей девственности — это была моя шутка для внутреннего употребления.

— Мам, ты только не ругайся. Ты пока спала, я сбегала… то есть сбегал, к источнику. Там вода делает из девочек мальчиков, а из мальчиков девочек.

— Я же тебе говорила не пить из незнакомых водоемов! Про Иванушку помнишь?!

— Да там табличка висела! И очередь целая стояла! Но ты не бойся, детям бесплатно.

— … - сказала я.

— Мам, если что, я сбегаю поменяюсь обратно, — покаянно выдало чадо. — Только не сразу, можно? Мне всегда хотелось быть мальчиком…

— Да нет, погоди, — я махнула рукой. — Посмотреть надо… Привыкнуть и обдумать. Захочешь — поменяешься. Зато мне теперь второго не рожать.

Да, а я-то думала, современные родители сталкиваются с проблемой гендерной идентичности, когда подростку исполняется лет тринадцать-четырнадцать. Акселерация, однако.

— Постой, — вдруг до меня дошло. — Ты сказала, очередь. Откуда очередь, если мы посреди леса?

Тут как раз кусты расступились, и мы вышли на большак. Дорога бежала через луга. Правее она пустовала до самого горизонта, где на холме лепились домики маленькой деревни. Замок теперь оказался прямо перед нами и значительно ближе, чем вчера, но кирпичная дорога туда не вела, проходила стороной.

А вот левее нас по дороге двигалась целая вереница телег: наверное, крестьяне везли что-то на продажу в город.

Мы же чуть было не влетели в какого-то оборванного типа с лютней за плечами. Тип шел пешком и грыз яблоко.

— О! — воскликнул он. — Прекрасная леди, позвольте узнать ваше имя!

И этот туда же.

* * *

Типа звали Юнгес («Альфред Юнгес к вашим услугам, леди!») и он тоже заявил, что пал жертвой моего неземного обаяния. Само по себе это было странно. Я допускала, что злобный эльф Тиэллин решил подшутить на незнакомой простолюдинкой — насколько я знаю (а я почти ничего не знаю), пресловутый средневековый этикет распространялся исключительно на дам в платьях и с этакими конусами на головах. С теми, кто без конусов, можно было себя вести как угодно мерзко. Но этот трубадур, или менестрель, или бард, или вагант, или как там его назвать? Он-то за что?

Подумав еще немного — приблизительно секунды три — я решила, что проще себя вести так, как будто он и в самом деле влюбился. Надоест придуриваться — отстанет.

— Хорошо, добрый путник, — сказала я. — Если ты так пылаешь страстью, могу я попросить тебя об услуге?

— Все, что угодно! — он расторопно поклонился, подметая пыль колпаком с кисточкой. Когда он выпрямлялся, лютня у него за спиной смешно задралась. Юнгес подмигнул мне. Глаза у него были серые, со смешинкой, лицо — неопределенного возраста, но видно было, что он много времени проводит на воздухе.