Принц вечности

– Тогда вы будете искать свою истину на дорогах в Чак Мооль, – сказал Дженнак. – Подумай об этом, Тегунче, и ты подумай, Оро'сихе. Полмира лучше, чем ничего.

Каменное лицо Оро'сихе дрогнуло.

– Случалось, Дом Одисса бил Дом Мейтассы и бил Дом Коатля, – медленно промолвил он. – Но против Мейтассы и Коатля вам не выстоять! Нет, не выстоять! У нас воины тридцати племен, и тысячи быков, и Книга Пророчеств, которую мы найдем; у атлов – крепости и корабли, метатели и громовой порошок… А еще есть норелги! Одни норелги передавят ваших копейщиков как крыс!

Дженнак оглядел четырех посланцев, восседавших на полосатом черно-белом ковре, под колоннами из серого гранита, под надписями и плетенными из перьев символам, что свисали с позеленевших медных крючьев призраками былых надежд и свершений. Надпись прямо перед ним гласила: «Руки воинов вознесут в битве бронзу и сталь, но не пламя!» – и тоже была призраком; теперь не одни лишь стрелы свистели в боях, но грохотали метатели, не только топоры и дротики таранили воздух, но рвались в нем громовые шары, от коих не защищал самый прочный панцирь. Война становилась слишком жестокой, оружие – разрушительным, мир – зыбким, клятвы – непрочными… И даже план премудрого Чантара мог лишь отсрочить катастрофу, но не спасти от нее.

К тому же, размышлял Дженнак, всякий план хорош тогда, когда исполнен. А чтобы исполнить его, придется в сладкий напиток обещаний добавить отраву угроз. Да будет так! Он предложил атлийцам и тасситам медовые лепешки; теперь настало время позвенеть отточенным клинком.

Пристально глядя в немигающие глаза Оро'сихе, он вымолвил:

– Пугаешь норелгами, светлый тар? Свою доблесть растерял и решил занять за океаном? А не хочешь ли взглянуть, чего стоит доблесть ваших рабов?

Щеки старшего тассита побагровели, а Оро'минга испустил крик ярости. Не обращая на них внимания, Дженнак поднялся и, отступив на пару шагов, положил руку на затылок Ирассы. Тот, будто предчувствуя развлечение, оскалился; мышцы на обнаженных руках напряглись, а редкая светлая бородка воинственно вздернулась вверх.

– Вот мой воин из Бритайи, – сказал Дженнак, – и воинов таких у меня тысячи. Желают ли светлорожденные увидеть, как он сразится с норелгами? С двумя разом? С любым оружием или голыми руками? Зажжем мерные свечи и поглядим, много ль уйдет времени, чтобы норелги ваши обратились в трупы. Я так думаю, что пятая часть кольца!

Посланцы Мейтассы и Коатля безмолвствовали, но Чичен-те беспокойно зашевелился и зазвенел браслетами.

– Не гневайся, светлорожденный, но такие поединки в Цолане запрещены. Вы все давали клятву – и за себя, и за своих людей. Желаете сразиться, дождитесь, – когда совет наш кончится, идите на Прибрежную дорогу, отсчитайте пятьдесят полетов стрелы к западу от города и сражайтесь хоть до месяца Дождей. Но не здесь, не в Цолане и не в стенах моего дворца!

Дженнак кивнул, не убирая руки с теплого затылка Ирассы.

– Не беспокойся, почтенный, здесь мы биться не станем. Я хотел лишь напомнить, что живут за Бескрайними Водами норелги и живут бриты. И коль будут возить в Коатль норелгов, я привезу бритов, но не рабов, а свободных людей, что сражаются ради чести и своего вождя, а не ради денег. Брат мой чак Джиллор имеет корабли и метатели, всадников и крепости – достаточно, чтоб защитить Серанну; а я отправлюсь со своим войском на запад и на юг, в ваши степи и горы, и пройду над ними ураганом! Наступит для вас время собирать черные перья, да не хватит рук, чтобы складывать погребальные костры. Хайя! Я сказал! И вы меня знаете!

Они его знали; каждый из этих людей потерял родича или испил яд поражения из его рук. И они помнили об этом! Помнили и молчали. Кутум-Тиа мрачно уставился на свиток и карту, лежавшие у его колена, Оро'сихе, налившись кровью, стискивал кулаки, а сын его щерился, поглядывая на Дженнака, словно степной волк на парящего в небе сокола. Один Тегунче сохранял нерушимое спокойствие, будто не довелось ему четверть века назад уносить ноги с берегов Хотокана.

Наконец он заговорил, и в голосе его прозвучало странное удовлетворение.

– Ты все же пытаешься нас устрашить. Напомнить и устрашить! Но времена меняются, тар Дженнак, времена меняются… Конечно, мы знаем, что ты и твой властительный брат – великие накомы, два столпа, на которых стоит Дом Одисса, однако и столпы…

– …падают под ударом топора! – с яростью выкрикнул Оро'минга.

Дженнак повернулся к нему и медленно, раздельно произнес:

– Не откован еще тот топор, который срубит нас, и не рукой тассита будет он поднят! – Затем он поглядел на Тегунче и Оро'сихе. – Ну? Что вы решаете?

– Чтобы решить, надо подумать и снестись с нашими Домами. На это уйдет три дня или четыре… но не больше пяти… Встретимся здесь в День Голубя; голубь – мирная птица, и я полагаю, мы придем к согласию.

– Все в руках Шестерых! – сказал Чичен-те и поднялся.

– Да свершится их воля! – откликнулись посланцы.

Затем трое светлорожденных шагнули к выходу, за ними потянулась свита и люди Дженнака, а замыкали эту неторопливую процессию майясские служители и воины с кривыми клинками.

Дженнак и Чичен-те остались одни.

* * *

Халач-виник, сокрушенно качая головой, бросил взгляд на знак мира, на полосатый черно-белый ковер и на ковер алый, с золотистыми квадратами. На обоих стояли подносы, искрилось рубиновыми отблесками вино в прозрачных чашах, а напиток какао выглядел застывшей темно-коричневой смолой. Пар над ним уже не вздымался.

– Лучшее вино из цоланской лозы… никто не попробовал ни глотка… даже не прикоснулся к кубку…

– Не вини себя, – сказал Дженнак. – Узрев огромный мир, твои гости забыли о маленьком Цолане и его прекрасных напитках. Ну, это мы сейчас исправим!

Он поднял чашу и отхлебнул глоток. Вино было отличным, в меру терпким, в меру сладким, и ничем не уступало одиссарскому.

– А эта карта… – осторожно произнес Чичен-те, – этот чертеж, что ты отдал почтенным послам… Он в самом деле точен?

– Точней не бывает, – успокоил хозяина Дженнак. – Премудрый Че Чантар составлял карту, советуясь с богами трижды в день.

Но это заверение не утешило халач-виника, а, казалось, еще больше погрузило его в пучины тревоги. Он потрогал пухлыми пальцами свой высокий, скошенный назад лоб, пересчитал браслеты на левом запястье, потом – на правом, и обернулся к одной из колонн:

– Тут написано: да будут границей между Коатлем и Одиссаром воды Паленке-Шиалы. Договор заключен твоим братом Фарассой полвека назад, когда покойный отец мой был еще юным наследником Цолана… А сегодня границей сделался Хотокан, и это на три дня пути южнее вод Паленке-Шиалы.