Принцесса Анита и ее возлюбленный

— Совершенно непредсказуемый нрав, — извинился он перед ошарашенным миллионером. — Но каков красавец, вы не находите?

— Я мало что в этом смыслю, — признался Станислав Ильич с вежливой улыбкой. — Как говорится, не по этой части. Неужто Анечка садится на него верхом?

— О-о, Асламбек в ее присутствии делается как ягненок. Умилительное зрелище.

Затронув щекотливую тему, оба смущенно умолкли. Вышли за дверь. Первым заговорил Иван Федорович:

— Что ж, Станислав Ильич, поелику зашла речь, давайте сразу проясним наши позиции. Разумеется, я в курсе некоторых трений между вами и моей дочерью. Скажу прямо, предпочел бы в это не вмешиваться. Однако считаю долгом поставить вас в известность: счастье дочери для меня превыше всего… — Станислав Ильич хотел что-то, видимо, возразить, но граф поднял руку: — Прошу прощения, Станислав Ильич. Я прекрасно помню все наши прежние договоренности и по-прежнему полагаю, что союз с вами для Анечки во многих отношениях желателен, но только при условии, если она сама к этому стремится.

— Выходит, граф, вы отказываетесь повлиять на нее как отец? — В выпуклых глазах гостя блеснула едва уловимая усмешка. Иван Федорович сделал вид, что не заметил. Сухо отозвался:

— Не преувеличивайте моих возможностей, Станислав Ильич. Девочка давно выросла из пеленок.

Обед проходил в атмосфере официального приема, хотя сам по себе был великолепен. Кшися расстаралась, приготовила жирную гусиную похлебку, а вторым блюдом подала запеченную в тесте молодую баранину с чесночным соусом. Стол ломился от множества холодных закусок и напитков, включая шведскую водку, красное и белое вино и домашнюю медовуху. Кшися, наряженная в расписной сарафан и кокошник, порхала вокруг стола как наседка-хлопотунья, бдительно следящая за насыщающимися птенцами. Несмотря на некоторую скованность, проголодавшиеся едоки с большой охотой отдавали должное ее кулинарным талантам, разве что принцесса поклевывала кушанья больше для виду. Она спустилась к столу по сигналу обеденного гонга в длинном темном платье, прихваченном золотой булавкой у ворота, аккуратно причесанная, как в театр, и без всякой косметики на скуластом нежном лице. Войдя, церемонно поклонилась жениху, пробормотала какую-то запутанную любезную фразу, но затем, в продолжение всего застолья, кажется, ни разу на него не взглянула. Желудева это не смутило, он пил водку и медовуху, с аппетитом уминал сочную баранину и при этом успевал вести светскую беседу с Софьей Борисовной, которая, безусловно, была царицей этого маленького домашнего пирования. Она была так возбуждена, словно именно ее выдавали замуж, а осушив несколько рюмок лимонной настойки, разошлась окончательно и отпускала шутки, от которых у Аниты розовели щеки, а Иван Федорович в деланном смущении вскидывал подбородок:

— Софи, голубушка, уж это вы слишком крепко завернули!

Лишь беззаботный Станислав Ильич, к которому Софья Борисовна большей частью и обращалась, откликался на ее остроты радостным лошадиным смехом, чего прежде за ним не замечалось.

В конце концов, когда расшалившаяся Софья Борисовна с безумным блеском в бездонных очах разразилась соленым анекдотцем о русском мужичке, невесть откуда залетевшем в ее шальную головку (Дак и в ведро, батюшка, не лезет!), Анита резко поднялась и довольно высокомерно обратилась к жениху:

— Станислав Ильич, вероятно, нам следует поговорить. Если не возражаете, я подожду вас в библиотеке.

Ждать пришлось недолго, Желудев вышел следом, на ходу утирая рот салфеткой. Анита указала ему на кресло возле камелька, сама устроилась напротив: суток не прошло, как на этом же месте они беседовали с батюшкой.

— Вижу, вы настроены решительно, графиня? — усмехнулся Станислав Ильич и с ее разрешения закурил. — Но к чему эти суровые гримаски, от коих впоследствии заводятся морщинки? Уверяю вас, как бы ни обернулось дело, у вас нет причин для вражды.

Анита выдержала его снисходительно-предостерегающий взгляд, хотя в желудке что-то тихонько екнуло. Больше всего ее почему-то напугало, что жених опять, как в первые дни знакомства, обратился к ней на «вы».

— Хорошо, если так, — ответила она. — Что-то не очень верится. Ведь вы, наверное, считаете меня изменщицей? Человеком, не сдержавшим своего слова?

— Господь с вами, графиня. — Желудев махнул рукой, будто отогнал комарика. — С какой стати? Неужели вы думаете, что из-за какого-то пустякового курортного приключения… Анита, душечка, к сожалению, вы так и не удосужились узнать меня получше. Что ж, действительно обидно, но вполне поправимо. Когда вы переедете в Москву…

— Станислав Ильич, вы разве не поняли, что между нами все кончено?

— Да что же такое могло кончиться, когда ничего еще, собственно, не начиналось? — Он смотрел на нее, насмешливо щурясь, но постепенно его лицо обрело задумчивое выражение. — Ах, графиня, не хотелось вас огорчать, да, видно, придется. Время от времени необходимо освобождаться от старых вещей, проводить, так сказать, профилактическую инвентаризацию души… Надеюсь, вы не будете в претензии и поймете меня правильно, если я признаюсь, что наводил справки о том молодом человеке, которому удалось вскружить вам голову…

Анита молча ждала продолжения, но плечи ее поникли.

— Так вот, милая, — в голосе Станислава Ильича проклюнулось сочувствие, — этот молодой человек та еще штучка, и вам, думаю, повезло, что сумели так просто от него отделаться. Побывал под следствием за убийство, посидел в тюрьме, но до суда не дошло, каким-то образом удалось откупиться. Анита, вы представить себе не можете, сколько в постсоветской России всплыло на поверхность всякого, прошу прощения, дерьма, выдающего себя почему-то, смешно сказать, за предпринимателей. Видимо, так он вам и представился?

Анита по-прежнему молчала, уставясь на черные головешки в камине.

— Да-с, частный предприниматель, — повторил Станислав Ильич с горечью. — Сбежал от следствия в южные края, но ведь от себя не сбежишь, собственную натуру не переделаешь. Как говорят в народе, черного кобеля не отмоешь добела… Вскоре после вашего отъезда из Ялты что-то они там не поделили с другими уголовниками и в пьяной разборке… Вот, извольте взглянуть…

Вздохнув, Станислав Ильич достал из кармана пиджака конверт с фотографиями и положил на колени девушке. Механически она их проглядела одну за другой. На всех был запечатлен Никита, но в разных позах — на боку, на спине, остекленелое лицо с закрытыми глазами — мертвый. На мгновение сердце ее перестало биться.

— Вы его убили, — прошептала она. — Вы чудовище!

— Анна Ивановна, что вы такое говорите? Как не стыдно! — Станислав Ильич укоризненно качал головой, растерянно разводил руки, изображая оскорбленную невинность, в его кривляниях Анита почувствовала какую-то особую, за гранью человеческого издевку. Пошатнувшись, встала, пошла к двери, рассыпав фотографии на ковер. Он ее окликнул резким голосом, будто в спину толкнул, и она невольно обернулась. Увидела не лицо — одутловатую маску с вытаращенными, почти без зрачков глазами, пытавшуюся улыбаться.

— Минуточку, Аня, — маска шагнула к ней, и Анита протестующе вытянула руку перед собой.

— Хорошо, хорошо, успокойся… Вот что, графинечка, что бы ты обо мне ни думала, какие бы глупости ни роились в твоей прелестной головке, мы заключили сделку и ее нельзя расторгнуть из-за плохого настроения, так не бывает. Расторжение сделки в одностороннем порядке всегда влечет за собой серьезные штрафные санкции. Хочу, чтобы ты хорошенько это уяснила. Иначе…

Анита не дослушала, повернулась и выскользнула за дверь.

3

Вечером Кшися ее успокоила. Анита показала ей фотографию, которую сумела припрятать, но не самую страшную: Никита лежал на боку. Лица почти не видно, можно подумать, уснул. Кшися взглянула на снимок, презрительно поджала пухлые губки.

— Если это мертвяк, то мы тоже с тобой мертвяки. Лапшу тебе на уши вешают, добрая госпожа.

— Как определяешь?

— Мне не надо определять, я вижу здесь. — Кшися ткнула себя пальцем в грудь. Никаких более убедительных доказательств Аните не требовалось.