Принцесса и мальчишки

— Тогда передай просто «идем», и все.

Я передал, и вроде без ошибки, во всяком случае, внизу разошлись, — значит, поняли. Но и я понял, что этот наш последний день кончится для нас не так хорошо, как начался.

— Мне этот лагерь вот где сидит, — ворчал Павлицкий, пока срезали и связывали ветки. — Слава богу, завтра конец… Паршиво здесь было…

— Ты ж говорил, еще б на пару дней остался, лучше здесь, чем дома.

— Это как кому. А я не создан для дисциплины, я человек свободный…

— Слушай, ты, свободный человек! Кончай работу! Хватит! — приказал Анджей. — Спускаемся.

2

Внизу встретили нас не очень ласково. Мы подошли к командирской палатке и сложили метлы у входа. Анджей раза два кашлянул.

Командир вышел не сразу, ничего нам не сказал и просвистел сигнал «становись». Командир наш служил во флоте и считал, что команда свистом лучший способ общения. По мне, так гораздо проще крикнуть: «Становись!» — и никому голову не нужно ломать, что это значит. Но командир думал иначе и настаивал на свисте, сигнализации флажками и разных прочих морских премудростях.

Все выстроились у флагштока. Павлицкий шепнул:

— Ну, сейчас начнется…

— Будет дело…

— Только уговор — держаться вместе, вместе не пропадем.

Я взглянул на Павлицкого: болван! Сам ведь виноват. Если б он не улегся загорать, я б, может, не заснул.

Ничего сверхъестественного, однако, не происходило. Командир сообщил, что работе конец и все свободны до ужина. Потом поверка и спуск флага. Первый отряд выкопает флагшток, второй ликвидирует кухню, а третий разрубит на дрова ворота. Затем прощальный костер. Утром подъем в четыре, в шесть — машина.

— Завтракать будем в городе, — добавил командир, — поезд в восемь. Все. Разойтись!

Но расходиться никто не думал.

— Я не понял, что будет делать четвертый отряд? Смотреть, как мы вкалываем? — спросил Юрек из третьего отряда.

— Товарищ командир! А с «метлами» как? — ляпнул вдруг Эдек Павлицкий, младший брат Яцека, и ткнул пальцем в нашу сторону.

Все посмотрели на нас, и надо сказать, любви в их взглядах не было.

— Слышь? — толкнул Павлицкого Анджей. — Повезло тебе с братиком.

— Я ему покажу метлы, — прошипел сквозь зубы Яцек.

Вопроса младшего Павлицкого командир как будто ждал.

— Старший отряд ночью в карауле. Последняя ночь — надо быть начеку. Да и гроза собирается. А с этими тремя… Не знаю… Какие будут предложения?

Тут Богдан из нашего отряда понял, что пробил его час.

— Это недопустимо, — начал он, с каждым словом воодушевляясь все больше и больше, — это недопустимо, чтобы три человека, да еще из старшего отряда, три часа…

— Что ты заладил: «три» да «три»… — прервал его Эдек Павлицкий. — Говори, что с ними делать, и побыстрее, времени жалко…

Богдана не любили именно за эти его речи. Не умел он говорить просто, всегда речь толкал. И в школе тоже. У директора нашего, что ли, научился? Были они у него на все случаи жизни, но никого, кроме самого оратора, не трогали. Вот и сейчас Богдан собрался заняться своим любимым делом, но Эдек быстро спустил его с небес на землю.

— Братан-то у тебя ничего, — шепнул я Яцеку, — смышленый пацан…

— Ну, так какие будут предложения? — снова спросил командир.

— А чего их наказывать? Все днем работали, а они загорали. Пускай теперь повкалывают… — предложил кто-то из вожатых.

— Согласен, — встрял Богдан. — И ужин не давать. Пусть поголодают немножко.

— Идиот! — сказал я громко, а Яцек Павлицкий сплюнул.

— Тихо! — крикнул командир. — Кто сказал про ужин?

— Я… — Богдан стоял с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах. Он был уверен, что сказал то, что требовалось.

Но наш командир недаром был когда-то моряком, и в таких вот ситуациях это было особенно заметно. Он подошел к Богдану и посмотрел на него так, как будто в первый раз увидел.

— Ты у них, кажется, вожатый? Значит так: возьмешь у начальника лагеря пилу с ведрами, захватишь этих троих и отнесете все в лесничество. В прощальном костре участвовать не будете. Все ясно? Шагом марш!

Вот так все кончилось. И лучше и хуже, чем я думал. Лучше, потому что не пришлось слушать нотаций. А хуже… потому что до лесничества пилить в одну сторону три километра, значит, в обе — шесть. Вечером в горах это займет не меньше двух часов. И это когда все будут у костра балдеть… А ночью нам в караул.

Мы приуныли и стояли, не зная, что предпринять.

— Пошли, что ли, за ведрами, — предложил Богдан.

— Да иди ты… — не выдержал я. — Мы на кухню… Подкрепиться не мешает.

На кухне дежурил сегодня младший отряд Эдека Павлицкого. Значит, точно не овсянка. Кашу спалить проще всего — это они в первые же дни с успехом продемонстрировали. С тех пор начальник лагеря давал в их дежурство продукты более легкие для приготовления.

— Опять небось гороховый суп? — спросил Анджей, подходя к котлу.

— Обижаешь!

— Значит, гуляш, — сказал я. — Весь вопрос, из чего…

— Все в норме! — вступился за своих Эдек. — Так трескать будете или подождете? Приправить не успел…

— Давай как есть! — обрезал его Яцек. — Соль отдельно. И хлеб. Бегом!

— Покомандуй еще! — возмутился кто-то из ребят, дежуривших на кухне.

— Кончай выступать… — толкнул Яцека Анджей. — И запомни: к повару не цепляйся! Повар — лицо неприкосновенное. С ним надо аккуратно…

Мы съели гуляш, хоть и не совсем готовый, но вкусный. Анджей с Яцеком даже по две порции. Но когда Богдан попросил добавки, Эдек закрыл крышку котла:

— Больше нету. Другим не хватит. Хочешь, хлеб жуй. И не базарь, здесь я решаю.

Мне все больше нравился этот паренек. Поначалу кажется, что эта малышня, оторванная от папы с мамой, будет у нас на побегушках. Но часто бывает наоборот, и младший отряд в лагере становится самым боевым, задает тон остальным. Так случилось и у нас. Тем более что командир с самого начала при каждом удобном случае выделял их, называя своей гвардией.

Сейчас эта «гвардия» резвилась, глядя на нас. Эдек постучал себя по лбу и спросил брата: