Принцесса из рода Борджиа

Они обменялись взглядом быстрым, как молния. В этом страшном смятении, среди разбушевавшихся демонов, в дыму костра Мадлен, в отблесках пламени они безмолвно признались друг другу в любви.

— Вперед! — проревел Пардальян и стал прорываться сквозь водоворот толпы; за ним шел Карл, бросивший шпагу, которая мешала ему нести Виолетту. Куда направлялся Пардальян? К какому месту на этой площади, заполненной многотысячной толпой? Или он шагал наугад?..

Нет! Он видел пути возможного отступления… Пардальян — и отступление?! Однако же он выбрал именно это! А если он задумывал что-либо, он этого добивался. Добивался, улыбаясь своей ироничной улыбкой, дрожащей в уголках губ… Чего он хотел в тот момент, когда потасовка, устроенная бродягами, защищала его от врагов панцирем из человеческих тел?

— Лошади! — сказал он Карлу, указывая на прекрасных скакунов, оставленных у помоста.

Так его целью были лошади!

— Умри же, дьявол! — прорычал кто-то совсем рядом.

И почти тотчас же этот «кто-то» упал без сознания.

— Эге, да это же господин Менвиль, — проговорил Пардальян.

На этот раз он взял шпагу так, как и следует, за рукоять, и вновь двинулся вперед. Он не бежал. Это уже не был недавний стремительный натиск. Он спокойно шагал в бликах пламени. Шпага его вращалась, колола, разила, свистела в воздухе. Путь Пардальяна был устлан трупами… И он, раненный в обе руки, в шею и в грудь, в разорванной в клочья одежде, похожий на величественную статую, истекающий кровью, прикрывал своей шпагой, словно крыльями волшебной мельницы, Карла и Виолетту, двух детей, двух влюбленных, которые смотрели друг на друга, забыв, кажется, в эту восхитительную и ужасную минуту о том, где они находятся.

Пардальян добрался до лошадей в тот момент, когда человек двадцать из герцогской свиты одновременно набросилось на него. Он сжал шпагу зубами.

— Убить его! Убить! — вопили дворяне.

Пардальян подхватил Карла, держащего Виолетту, и с усилием поднял их обоих. Карл оказался на лошади, обнимая рукой сидящую перед ним девушку.

— Смерть! Смерть! — кричали нападающие…

Ряды головорезов, мобилизованных Лоизон, сильно поредели. Толпа возобновила натиск, оглашая площадь звериными воплями, ибо поняла, наконец, что у нее похитили одну из Фурко, что праздник испорчен, что один из костров не загорится! Дворяне же спустились с помоста, и лучники, и воины с алебардами вновь выстраивались в ряды…

Пардальян остался один!

Один против двух или трех сотен дворян… Один против пятисот или шестисот стражников!.. Один против двадцатитысячной толпы, словно ковром покрывающей площадь!

Пардальян улыбнулся.

— Вы та, кого я страстно люблю, — прошептал Карл, — и пусть мои последние слова будут словами счастья… я люблю вас!

— О, мой прекрасный принц, — восторженно произнесла Виолетта. — Я тоже люблю вас, и умереть в ваших объятиях для меня большое счастье…

В эту минуту крики, требующие чьей-то смерти, и вопли дикой радости вновь сменились возгласами ужаса… Карл увидел, что Гревская площадь внезапно опустела. Все бросились врассыпную… Бежали дворяне, стража, простолюдины. И лишь одинокая Фауста, стоя на помосте, в бешенстве осыпала трусливых парижан проклятиями…

К реке, к соседним улицам, спеша, устремились людские потоки… Что же произошло?

Кони, оставленные их хозяевами посреди площади, словно сбесились! Четыре сотни испуганных, ржущих, брыкающихся животных налетели на людей; они топтали их, с разбега опрокидывали, нападали друг на друга, валились на спину, снова поднимались, кусались и бегали по всей площади…

Отчего? Что было причиной этого внезапного безумия?

Еще несколько минут назад все лошади, принадлежавшие членам герцогской свиты, смирно стояли группками по шесть-восемь голов в каждой, а их поводья находились в руках нескольких лакеев.

В ту секунду, когда бандиты разбежались, стражники опомнились и вновь выстроились стройными рядами, а дворяне Гиза вплотную приблизились к нашим друзьям, Пардальян напал на ближайшего лакея, мощным ударом в челюсть свалил его на землю и принялся стегать и колоть лошадей своей шпагой: превратившись в хлыст, рапира хлестала по крупам, царапала ноздри, оставляла красные полосы на шеях…

Обезумевшие от боли лошади вставали на дыбы, брыкались, кусались, бросались друг на друга и пускались в неистовый галоп. Пардальян подскочил ко второй группе, и вскоре еще несколько лошадей помчались по Гревской площади. Он уже собрался было заняться следующими, но вдруг остановился, вытер пот со лба и расхохотался так безудержно, как смеялся всего только два или три раза в жизни…

Теперь уже сами лошади выполняли его работу! Первые разбежавшиеся животные опрокидывали на землю лакеев, и паника стремительно распространялась по площади, что обычно случается при любой суматохе. Лакеи, упавшие на землю, бросали поводья, и лошади оказывались на свободе. Сначала их было двадцать, спустя несколько секунд — пятьдесят, а меньше чем через минуту стало уже четыреста! Все эти мгновенно одичавшие животные носились по площади, сбивая все на своем пути, и догорающий костер Мадлен Фурко отбрасывал яркие блики на эту апокалиптическую картину…

Планы Фаусты рухнули, и она без чувств опустилась в одно из кресел на герцогском помосте.

Карл Ангулемский, едва не обезумевший от переживаний, услышал вдруг звонкий голос:

— Вперед, тысяча чертей! Вот подходящий момент, чтобы шептать любовные признания!

Он увидел рядом с собой Пардальяна… Тот вскочил на лошадь, которую только что остановил, схватив под уздцы. По лицу его струилась кровь.

— Вперед! — скомандовал он.

Шевалье направился туда, где людей было менее всего, а именно — к Сене. Зевакам вовсе не хотелось оказаться в воде, и они предпочли спасаться по улицам. Через несколько секунд небольшая кавалькада достигла набережной.

— Спасайтесь, — сказал Пардальян. — Поезжайте к себе и ждите меня там…

— А вы? — спросил молодой герцог.

— За нами гонятся. Я постараюсь задержать их. Если мы сейчас не расстанемся, они, пожалуй, настигнут нас!

— Но…

— Бегите, черт возьми! Вот они!

Пардальян, взмахнув шпагой, хлестнул по крупу лошадь Карла, которая пустилась во весь опор. Сам же шевалье застыл неподвижно, провожая взглядом спасенных влюбленных… Тихий вздох сорвался с его губ, они прошептали чье-то имя… Имя той, которая была некогда его возлюбленной…

В этот момент со стороны Гревской площади донесся жуткий вой. Пардальян вздрогнул, как человек, пробудившийся от грез, и с удивлением, которое служило отличным доказательством его храбрости, обернулся.

Вообще-то Пардальян был натурой чрезвычайно чувствительной. Под его наружностью, немного холодной, за его поведением, несколько театральным и насмешливым, скрывалось необычайной силы воображение. И, благодаря этому свойству, он только что перенесся на шестнадцать лет назад. И совсем забыл о недавних невероятных событиях.

Все приключения нынешнего утра: поединок с Фаустой, душераздирающая сцена с герцогом Ангулемским, собиравшимся свести счеты с жизнью, появление Кроасса, который сообщил, что Виолетта жива, Гревская площадь, костры, толпа, крики фанатиков, требующих смерти еретичек, похищение приговоренной, бешеная скачка нескольких сот лошадей, фантастическое бегство — все это вернуло его в прошлое и вызвало перед его мысленным взором видение единственной женщины, которую он любил.

Но ни Гиз, ни Фауста, ни Менвиль, успевший уже очнуться, ни Бюсси-Леклерк, ни сотня остальных дворян не имела никакой причины забывать о происходящем. Поддавшись общей панике, спасаясь от обезумевших лошадей, они вначале разбежались в разные стороны, но теперь, когда смятение улеглось, решительно бросились в погоню. Их вела ненависть.