Принцесса из рода Борджиа

Шевалье бросил на молодого человека взгляд, в котором сквозила нежность старшего брата.

— Вы этого хотите более всего? — сказал он, беря Карла за руку.

— Я ненавижу Гиза! Никогда еще в моей душе не было такого гнева! Горе ему, раз он оказался у меня на пути!

— Любовь! Любовь! Безумие и несчастье! — проворчал себе в усы шевалье. — Что ж, попробуем спасти этого юного храбреца.

И громко добавил:

— Ладно, идемте, коли вы этого хотите! Боже правый, однако беседа обещает быть забавной! Моя молния, моя добрая старая рапира, тебе слово…

Пардальян быстрым взглядом окинул огромную толпу, которая их окружала, нахлобучил шляпу на самые уши и двинулся вперед. Ударами кулаков он расчищал себе дорогу, и не один дюжий зевака, собиравшийся возмутиться, испуганно сторонился при виде этого лица, светящегося отвагой, и этой широкой и длинной рапиры, на эфесе которой покоилась ловкая и нервная рука. В несколько мгновений шевалье и его спутник пробрались сквозь толпу и увидели герцога де Гиза — этого некоронованного короля Парижа, бледного и надменного, с налитыми кровью глазами, который стоял перед Крийоном и произносил отрывистые фразы, тонувшие в яростных выкриках толпы…

Минута была самая что ни на есть трагическая… Произошло следующее: Крийон, тот самый, кого Карл IX при осаде Сен-Жан-д'Анжели прозвал Крийон-храбрец, отважный и преданный слуга Валуа, узнал, что Генрих III бежал из Парижа. И он вышел из ратуши, в которой укрывался с тысячью гвардейцев и двумя тысячами швейцарцев, чтобы присоединиться к своему королю! Он командовал гвардейцами; швейцарцы были под началом полковника, имя которого историей забыто. Как только это войско, состоявшее в основном из раненых и калек, построившись в колонну, вышло на Гревскую площадь, Крийон встал во главе его и воскликнул:

— Французские гвардейцы и швейцарцы, вперед!

Людское море заволновалось, глухой ропот поднялся из его глубин; вопли, восклицания, проклятия схлестнулись, разорвали воздух, смешались с чудовищными оскорблениями, стонами женщин и бряцанием алебард. И вдруг установилась тяжелая свинцовая тишина…

Это Гиз знаком заставил замолчать боготворящую его толпу. После этого герцог подошел к Крийону. Старый капитан, коренастый, седоусый, в помятых латах, с окровавленным лицом, остановил свое войско и устало приветствовал герцога.

— Я имею удовольствие видеть, — сказал Гиз язвительным тоном, — что Луи де Крийон ведет своих гвардейцев к Его Величеству…

— Вы хорошо видите, господин герцог, — воинственно ответил Крийон.

— Вы направляетесь в Лувр?

Крийон разразился хохотом:

— На этот раз вы заблуждаетесь! Я направляюсь к королю!

— Берегитесь, капитан, — прорычал Меченый, — вы уже допустили безумную неосторожность, когда покинули ратушу.

— А вы хотите заставить меня сделать еще одну, принудив вернуться туда? Король оставил Париж, господин герцог, значит, и я ухожу из Парижа!

— Вас обманули! Король…

— Одно слово! Единственное! — яростно перебил Крийон. — Дорога свободна?

— Она свободна для всех верноподданных, — провозгласил Гиз. — А король…

— Да здравствует король, сударь! — прорычал Крийон. — Берегитесь, клятвопреступник! Мы оба члены ордена Святого Духа; вступая в него, мы поклялись в верности королю, нашему повелителю. Следуя моей присяге, я ухожу, даже если для этого мне придется выпустить кишки всей Священной лиге! А вы, господин герцог? Как вы выполняете вашу клятву?

Ропот гнева прокатился по возбужденной Гревской площади:

— Слава герцогу Гизу!

— Смерть Генриху III!

— В воду гвардейцев! В Сену Крийона!

Гиз, страшно побледнев, стал быстро отдавать приказы окружающим; его приближенные со всех ног бросились туда, где размещались отряды Лиги: в Арсенал, Бастилию, Тампль, Лувр, Пале…

Крийон воздел шпагу… В этот момент Карл Ангулемский и шевалье Пардальян прорвались сквозь беспорядочную толпу, которая клубилась вокруг невозмутимых гвардейцев, стоявших плотными рядами и ощетинившихся алебардами и аркебузами.

Гиз, идол Парижа, Гиз, любитель театральных жестов, картинно повел холеной рукой. И толпа немедленно успокоилась, желая с жадностью ловить каждое его слово, желая еще раз им полюбоваться. И тут полковник швейцарцев, который до сих пор стоял позади Крийона, вышел вперед и громко произнес:

— Ни я, ни мои швейцарцы не уйдем из Парижа!

— Полковник! — прорычал Крийон. — Встаньте в строй! Или, клянусь Богом, вам придется сражаться со мной до тех пор, пока один из нас не упадет мертвым!

— Ваша светлость, — сказал полковник, не отвечая Крийону, — я перехожу на сторону Лиги!.. Швейцарцы! Ко мне!

В это время раздался молодой, высокий и звонкий голос… Никто не успел понять, что произошло: ни Гиз, чья рука, протянутая полковнику, повисла в воздухе; ни Крийон, который готов был ринуться в бой, но остался на месте; ни швейцарцы, готовые дезертировать, но оставшиеся в строю; ни толпа, готовая восторженно взреветь, но пока молчавшая, ибо народ на площади понимал, что у него на глазах разыгрывается новая драма… А голос этот в полную силу выкрикнул:

— Предатель! Ты стал предателем!

Полковник прорычал яростное проклятие. Гиз с перекошенным от гнева лицом извлек из ножен тяжелую шпагу и искал глазами отважного наглеца, который оскорбил его, назвав предателем.

Наконец он увидел молодого человека, который одним прыжком выскочил в центр пустого круга, небрежно оттолкнув при этом полковника, и встал перед ним, Меченым, со скрещенными на груди руками. И в тишине, в тяжелой тишине ужаса, нависшего над старинной парижский площадью, снова прозвучал голос молодого человека:

— Генрих Лотарингский, герцог де Гиз! Убийца моего отца! Дважды предатель и мятежник! Я, Карл Ангулемский, сын Карла IX, короля Франции, объявляю тебя изменником и вызываю на поединок на шпагах или кинжалах, в тот час, день и в том месте, которые тебе угодны!..

В то же мгновение двадцать дворян кинулись на Карла с обнаженными кинжалами. Однако Гиз остановил их. Он задыхался, его глаза метали молнии, в уголках губ вскипела пена. Он искал слова, желая унизить юношу, прежде чем отдать его на растерзание своей своре…