Принцесса крови
Шрифт:
И чудовище на дне морском заворочалось с новой силой! Оно билось и рвалось изо всех сил, ни к кому не испытывая жалости.
Гражданская война вновь набирала силу…
Шестого сентября войско изгнанных арманьяков под предводительством Бернара Седьмого, тестя Карла Орлеанского, ворвалось в столицу и принялось истреблять зарвавшихся кабошьенов. Но это была прелюдия, разминка. Расправа аристократов над плебеями. Главная бойня ждала Париж впереди! Восстание стремительно и жестоко подавили, Кабош был казнен, ордонанс бунтовщиков отменен. И вот тут арманьяки по-настоящему сжали оружие в рыцарских кулаках, свирепо сжали: так где же у нас прячутся эти мерзавцы бургиньоны, из-за которых и началась вся эта свара? И есть ли они?
Реки крови недалекого прошлого оказалась пролитыми только для того, чтобы новые реки на тех же улицах выбрали свое русло и топили в бурном потоке всех подряд. В который раз ненависть рождала ненависть, месть вершила свой суд и смерть торжествовала победу.
Осторожно выглядывая из окна, сорокатрехлетний профессор Парижского университета Пьер Кошон, переодетый в священника, думал только об одном: «Господи, пусть они обо мне забудут!» Пьер Кошон был убежденным бургиньоном и терпеть не мог арманьяков, которые завладели городом и теперь с завидным упрямством искали своих врагов. Им ведь все равно – есть у тебя в руке меч или нет. Оратор Жана Бесстрашного – отличная мишень. А в лицо его знали многие! Проткнут, как муху, и будь здоров! Еще несколько месяцев назад он произносил страстные речи на улицах Парижа, а теперь отдал бы многое, чтобы забрать свои слова назад. Зачем золото, если не можешь им воспользоваться? Зачем он выжидал? – терзал себя мыслями Пьер Кошон. – Почему не бежал раньше? Глупец, думал, что все обойдется. Вот так быть чересчур доверчивым! Герцог убеждал, что кабошьены в его кулаке, а арманьякам ход в Париж заказан. На деле все оказалось иначе…
День Пьер Кошон провел в страхе, прислушиваясь к крикам на улице – там кого-то резали, убивали. Наступил вечер, вопли продолжались, но теперь по улицам то и дело метались яркие огни факелов, блестело оружие. Пьер Кошон боялся зажечь даже свечу. Несколько раз слышал под своими окнами похожую друг на друга перекличку голосов: «Вот этот дом!» «Какой – этот?» «Да! Здесь живет эта змея!» «Нет, этот дом давно пуст!..» И всякий раз он едва не лишался чувств. Один раз в его дверь забарабанили – стук был сильным, били рукоятью меча, не меньше. Он побежал вниз, спрятался в подвале и затих. Сейчас будут ломать дверь! – думал он. – Сейчас! Он молился не переставая, пока все не улеглось.
Пьер Кошон выбрался глубокой ночью, когда на фоне все тех же криков услышал три четких удара в дверь. Так не стучали те, кто хотел ворваться в чужой дом, чтобы прикончить хозяина на месте. Или вытащить его за шиворот на улицу и казнить там. Нет. Так стучали гости, которых он ждал, и боялся больше всего, что они забыли про него и никогда не придут!
А три удара, каждый раз – после небольшого промежутка времени, томительно и грозно волновали его дом…
Добравшись до двери, Пьер Кошон задушенным голосом спросил:
– Кто?
– Жак де Ба! Откройте, мэтр Кошон!
Он узнал голос – это был слуга Жана Бургундского! Пьер Кошон трясущимися пальцами отпер замки и открыл дверь. Шум, доносившийся с улицы, сразу стал громче.
– Тсс! – приставив палец к губам, сказал гость, одетый в черное. Под его плащом сверкали доспехи. Входя, он оглянулся назад и по сторонам, где осталась окутанная мглистой ночью улица. В сиянии бледной луны Кошон успел разглядеть тонкий и косой луч шрама на левой щеке гостя; черные, как угли, его глаза. Борода и усы украшали теперь лицо вездесущей тени Жана Бургундского – они сильно изменили его наружность. Где-то совсем близко фыркнула лошадь, за ней – другая. За Жаком де Ба в темный
проем дверей неуклюже нырнули еще два вооруженных человека, которых Кошон поначалу напугался. Пьеру Кошону в последние дни везде мерещилась смерть! Оба были в темных плащах и замерли, едва богослов закрыл дверь.– Борода – это предусмотрительно, Жак, – сказал Пьер Кошон. – Шрам почти незаметен…
– Благодарю вас, мэтр Кошон… Вы готовы?
– Давно готов.
– Вы держали в руках меч, мэтр Кошон? – спросил у хозяина гость.
– Только деревянный, Жак, – развел руками богослов. – Я предпочел посвятить свою жизнь Богу.
– Ясно, – кивнул тот. – Эй, – обернулся он к спутникам. – Любого, кто приблизится к мэтру Кошону, убейте на месте. Я вам уже говорил это – повторяю еще раз.
Через пять минут Пьер Кошон запер дом, двое солдат вынесли сумки с самым ценным его добром и привязали к лошадям, что дожидались их рядом. Повозка исключалась – весь скарб пришлось бросить. Повозка означала бы бегство. На улице были еще двое солдат из отряда де Ба. Только оказавшись на мостовой, Пьер Кошон разглядел спутников, у каждого на плаще был знак – нашивка: на серебристом поле красный лев, вставший на задние лапы. Часть герба графа Арманьяка.
– Предусмотрительно, – одобрил воинов Кошон.
– Мы не можем рисковать, – откликнулся де Ба. Он оглядел богослова с ног до головы, с улыбкой прибавил: – Сутана идет вам, мэтр Кошон.
– Благодарю вас, Жак.
Кошон забрался на лошадь, и процессия тронулась. Жак де Ба приказал зажечь факела тем из своих людей, кого поставил ехать впереди и замыкать их небольшую процессию.
– Мы не должны скрываться, мэтр Кошон, – объяснил он удивленному богослову. – Ведь мы – хозяева столицы.
Ночной Париж не спал. Тут и там рыскали конные отряды, шествовали с факелами вооруженные горожане, сторонники арманьяков.
– Смерть бургундцам! – скандировали они. – Да здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует граф Арманьяк!
Одна из таких небольших процессий проходила мимо шести молчаливых всадников, ехавших по направлению к Старой Храмовой улице. Они были грозными, эти ремесленники, вооруженные алебардами!
– Да здравствует граф Арманьяк! – воскликнул один из горожан.
– Да здравствует герцог Карл Орлеанский! – заревел немного захмелевший второй.
Остальные повторили за ними. Горожане ждали того же и от воинов, с которыми они пересеклись.
– Да здравствуют оба! – воскликнул Жак де Ба. – Урра!
Его молчаливые слуги в один голос повторили клич предводителя.
– Урра! – закричали в ответ горожане.
– А почему не кричите вы, святой отец? – удивленно спросил первый горожанин.
– Он дал обед молчания! – строго сказал Жак де Ба. – Будьте к нему снисходительны.
Пьер Кошон кивнул, и капюшон приоткрыл его лицо. Они проехали дальше всего ничего, когда реплика одного из горожан заставила Пьера Кошона похолодеть.
– А ведь я знаю его! – негромко, но отчетливо воскликнул горожанин. – Это – проповедник!
Жак де Ба стремительно обернулся.
– Какой проповедник? – спросил второй горожанин.
– Тот самый! Что призывал резать арманьяков! Прислужник карлика – Жана Бургундского!
У Пьера Кошона кровь в жилах превратилась в лед, сердце остановилось…
– Да ну?!
– Стоп! – Жак де Ба взмахом руки остановил процессию. Отряд врос в мостовую Парижа. Пьер Кошон открыл было рот, но Жак де Ба поднес палец в перчатке к губам: – Тсс!
– Говорю тебе – это так! – уже значительно тише заверил товарища первый горожанин.
Пять вооруженных парижан нерешительно смотрели на спины всадников.
– Господи Иисусе, надо звать солдат! – наконец-то пришло откровение к одному из вояк.
– Не надо звать солдат! – поворачивая коня, холодно сказал Жак де Ба. – Не надо!.. Жюль, Эдмон!