Принцесса на бобах

Машина рванула с места.

Нина проводила ее взглядом. Перевела дыхание, постояла неподвижно, стараясь успокоиться. Может быть, хоть теперь отстанет? Что еще нужно сделать, что еще нужно сказать, чтобы отстал?

Вечером следующего дня Нина вошла в свою квартиру, волоча за собой сумку на колесах.

В кухне роскошествовало семейство. Нина глянула на пиршественный стол и ахнула. Костя варварски, неумело кромсал ножом ананас. Вовка лопал черную икру прямо из банки, ложками. Мать вспарывала упаковку с семгой, нарезанной аппетитными ломтиками.

Ирка, восседающая во главе стола, вытряхивала из открытой сумки все новые и новые гастрономические изыски. На стол летели палки салями, банки с оливками, свежая клубника в пейзанских корзиночках…

— Ира! Откуда?! — спросила Нина потрясенно. — Ты ограбила супермаркет?

— Ага! — хохотнул Костя. Он уже расправился с ананасом и вскрывал теперь блок «Ротманса». — И табачный киоск заодно. Я на шухере стоял.

— Нет, правда… Кроме шуток… — Нина внимательно посмотрела на домочадцев. — Откуда это все? На какие шиши?

Домочадцы переглянулись и потупились.

— Просто удачный день был на рынке, — пояснила дочь, поднимая глаза на Нину.

Нина недоверчиво прищурилась. Ирка стоически выдержала материнский взгляд.

— И потом, я куртку свою продала, — добавила дочь, храня на губах ангельскую улыбку. — Ну, кожаную. На фига мне зеленая, цвет не мой… Мамуль, садись, гульнем!

Нина вновь обвела пирующих напряженным взглядом. Ох, не нравилась ей эта великолепная четверка, уминающая за обе-восемь щек балычок и икорку!

— Ладно, я пошла, — сказала она наконец. — Мне сегодня два подъезда мыть, свой и Валькин, она отлеживается…

— Ма, ты завязывай там шваброй махать! — крикнула Ирка ей вслед. — Мы теперь проживем! Нам теперь надолго хватит…

Вернулась Нина домой за полночь. Еле передвигая ноги, доползла до кухни, рухнула на табурет. Размотала косынку — челка прилипла к мокрому лбу, длинная прядь выбилась из узла волос, кое-как сколотого на затылке… Господи, сколько седины! Совсем сивая. Сивая, старая баба. Старуха Изергиль.

Ким Бессинджер улыбалась Нине с постера, водруженного Иркой над обеденным столом. Нина устало взглянула на заокеанскую диву. Еще бы тебе не улыбаться, лапуля. Мне — сорок, а тебе — сорок пять, я читала, я помню. Я в свои сорок выгляжу на «полтинник», ты в свои сорок пять на двадцать девять. У тебя — «Девять с половиной недель», у меня — десять с половиной подъездов… Такая вот арифметика. Каждый вечер ступеньки считаю со шваброй наперевес…

Со стола не убрали, свинтусы, спать завалились… Огрызки фруктов, пустая бутылка из-под «Чинзано» (Костя «уговорил», мать не пьет, Ирка, слава Богу, тоже), коробки, банки, груда конфетных оберток… Откуда у Ирки такие деньги? С чего это она вдруг так раскошелилась? Ирка — особа весьма прижимистая, экономная в тратах, расчетливая, — в Костину родню крестьянскую, привыкшую каждую копеечку считать. С чего бы это? Ну да, она продала свою куртку… А что она крикнула мне вслед? «Нам теперь надолго хватит». Надолго?!

Нина решительно встала. Вышла в прихожую, открыла платяной шкаф. Вот она висит, Иркина кожаная куртка. Даже спрятать ее не потрудилась, засунуть куда-нибудь подальше, врет ей в лицо нагло! Так… Куртка на месте. Тогда откуда у Ирки деньги?

Дима. Нина закусила губу, тупо глядя на эту чертову куртку. Это Дима ей деньги дал. Больше некому.

Все. Приехали. Край. Что делать?! Убить ей его, что ли? Дима… Змей-искуситель… Мефисто из «новых русских». Мать подкупил, Костю обработал — ладно, это еще можно пережить. Но Ирка! Ирку она ему не отдаст. За дочь он ответит.

Плохо понимая, что делает, Нина содрала куртку с «плечиков», ринулась в комнату дочери. Растолкала мирно спящее, распластанное, великовозрастное свое чадо.

— Ма, ты чего? — Ирка села на постели, сонная, лохматенькая, в коротковатой своей ситцевой пижамке. — Мне в шесть вставать, ты зачем…

— Это что? — перебила ее Нина гневно, потрясая курткой перед заспанной Иркиной рожицей. — Что ты врешь мне? Откуда у тебя деньги?!

Ирка мрачно молчала. Вовка завозился на соседней постели.

— Это Пупков? — допытывалась Нина. — Это он тебе деньги дал?

— Ну, он! — заорала Ирка. — Он! Он!

— Не ори. — Нина швырнула куртку в угол комнаты. — Вовку разбудишь… Все!

Она метнулась в прихожую. Принялась сдирать с себя рабочую робу, еще не зная, что сделает дальше, как поступит, что предпримет. Одно она понимала отчетливо — больше она терпеть не будет. Не будет! Она сейчас что-нибудь придумает… Нужно же его остановить наконец!

— Мама, опомнись! — Ирка выскочила в прихожую. Она была испугана не на шутку. — Мама, что с тобой? Ты куда?

— Как ты его нашла? — Нина уже натягивала плащ. Руки дрожали, пуговицы не лезли в петли. — Как ты нашла Пупкова? Это ты его нашла или он тебя?

— Я, — пролепетала дочь, переминаясь с ноги на ногу. — Он папе номер пейджера оставил. Я ему предложила… — И она замолчала, осекшись на полуслове.

— Что ты ему предложила? — выкрикнула Нина затравленно. — Себя? Меня?

— Свою фамилию! — отчеканила дочь со злым вызовом, переходя от обороны к нападению. — Свой титул! Я тоже Шереметева, между прочим!

— Какая ты Шереметева! — Нина обессиленно привалилась спиной к стене. — Титул… Совок ты, совок! И ты, и я… Титул… Аристократка! Да ты за целковый на задних лапах ходить готова!

— Не за целковый! — возразила Ирка запальчиво. — За пять тысяч баксов.

— Какая разница, — усмехнулась Нина, застегнув наконец последнюю пуговицу на плаще. — Разницы-то никакой.

— Как это никакой? — выкрикнуло Нинино практичное чадо.

Вот он, рынок вещевой, купи подешевле — продай подороже! Как она не хотела, Нина, чтобы дочь становилась лоточницей! Как не хотела, как противилась этому… Не зря!

— Как это — никакой разницы? — повторила Ирка гневно. — Пять тысяч «зелеными»! Да я сегодня у него в офисе…

— Ты там была? — спросила Нина быстро. — А где у него офис?

— В Казарменном. Домик такой лиловый… Турки строили, он меня поводил, все показал, там даже зимний сад есть…