Принцесса разыскивает горошину

— Допустим, — кивнул Димыч. — А амазонки — это кто?

— Да три безголосые дылды. Их еще Кочкин продюсирует, тот же, что и Власту. Они сейчас, кстати, в Берлине. Клип снимают. И Кочкин с ними, — протараторил Брызжейкин на одном дыхании.

— Значит, «Амазонки» — это группа такая, — задумчиво пробормотал Димыч. — А Лорка, выходит, лысая и с лошадиной челюстью. А еще есть Кочкин, который продюсер. 3-замечательно…

— Если хотите… Я вам даже номер Лоркиного мобильника дам. — Бедный замордованный Брызжейкин в прямом смысле выпрыгивал из тесных штанов, стараясь угодить нам.

— Давай, — разрешил пребывающий в странной прострации Димыч. — И это… Получи-ка заодно свежую информацию из конфиденциального источника. Тем более что мы тебе обещали сенсацию… В общем, слушай меня внимательно и запоминай. У Власты действительно был состоятельный друг. А еще у нее есть ребенок. Точнее, должен родиться.

— Как это? Она ведь… Она ведь умерла… — Брызжейкин хоть и был запуган до смерти, но кое-что еще соображал.

— Да, он должен родиться. Потому что он — в животе у суррогатной матери, — монотонно талдычил Димыч, не обращая внимания на страшные рожи, которые я ему корчила.

Ошарашенный не меньше моего Брызжейкин посмотрел на меня, как бы испрашивая подтверждения, но я только сцепила зубы и недовольно покачала головой. Что на него нашло, на этого поганца Димыча? А еще говорят, что женщины не умеют держать язык за зубами!

— Ты все усек или вопросы имеются? — Димыч проводил очень даже не праздным взглядом длинноногую нимфетку в коротюсенькой джинсовой юбчонке, живо напомнившую мне Нэлку, коротающую школьные каникулы на далекой французской чужбине. — Если имеются, то лучше оставь их при себе. Все равно больше ничего не скажу.

— У-усек… — немедленно известил его Брызжейкин и застенчиво поинтересовался, не отпустим ли мы его подобру-поздорову. Дескать, в нашей компании ему очень даже уютно и комфортно, да в редакции заждались.

— Да иди, кто ж тебя держит, — меланхолично отозвался Димыч и поправил козырек бейсболки.

Окрыленный долгожданной свободой Брызжейкин резво оторвал свою толстую задницу от скамейки, но я его тут же подсекла, как сазана, причем одной-единственной фразой:

— Стоп, а где же обещанные сто баксов?

— Ах!.. Ах!.. Чуть не забыл! — Брызжейкин трясущимися руками достал приличного объема бумажник, покопался в нем с минуту, не меньше, и робко передал мне зеленую бумажку. Небось волновался, что, пользуясь очевидным преимуществом, я затребую с него больше, чем мы договаривались вначале.

— А то ишь ты, хотел сенсацию бесплатно поиметь, — проворчала я, пряча купюру в рукав.

— А теперь… Уже можно идти? — Брызжейкин просительно посмотрел на Димыча.

— Иди-иди, — напутствовал его тот, первым поднимаясь со скамейки и сладко потягиваясь. — Тем более что мы с Надюхой тоже торопимся. Мы ведь торопимся, Надюха?

— А то, — пробурчала я. Еще бы знать, куда мы так торопимся. А также, что задумал этот болван, зачем-то выложивший первому встречному писаке то, до чего мы с таким трудом докопались. А если говорить прямо и без ложной скромности, вовсе даже не мы, а я. Причем неоднократно рискуя собственной шкурой.

В общем, я взяла и высказала все Димычу, как только Брызжейкин вприпрыжку и поминутно оглядываясь поскакал от нас прочь.

— Какого черта? — зашипела я на этого юного шалопая. — Зачем ты ему все выболтал? Недержание у тебя, что ли?

— Это у тебя недержание, — огрызнулся Димыч и, схватив меня за руку, потащил вверх по бульвару, а затем столь же бесцеремонно погнал через дорогу и чуть не за волосы выволок в какой-то сумрачный переулок. — Да работай ты ногами. Хоть иногда переставляй! — не уставал он меня напутствовать.

— А в чем дело? — Я с трудом выдернула свою руку из его лап и подула на покрасневшее запястье. — Мы на пожар или с пожара?

— А ты зачем с него баксы стребовала? Скажет теперь, что мы его ограбили!

— Да он сам мне их предложил. Возле Пушкина. Причем первым делом. Тебя же там не было. И вообще, я, может, свое вернула, нажитое, между прочим, непосильным трудом, — пропыхтела я, имея в виду приснопамятную хапугу из акушерской клиники, выманившую у меня всю наличность за тайну Катькиной беременности. Между прочим, так и оставшуюся тайной.

— Теперь понятно, — криво ухмыльнулся Димыч, — а я-то думаю, чего она там застряла с этим журналюгой, а она, оказывается, о гонораре договаривалась. Столько времени — и всего лишь сто баксов? Да уж, негусто, негусто. Похоже, что уровень самооценки у тебя того, занижен…

— Да пошел ты! — рявкнула я на него. — Я его просто отвлекала, чтобы он бдительность потерял. А о чем еще с ним можно говорить, кроме баксов? Он же, как все тут, на них повернутый. Здрасьте — до свиданья не дождешься, пока тебя в условные единицы не переведут. И потом, в конце концов… Да, взяла я эту несчастную сотню «зеленых». А по какой причине, спроси? А по той, что на столько же меня кинула медсестра из клиники, в которой Катьку из пробирки обрюхатили! А вот ты! Ты-то к чему-почему все Брызжейкину рассказал? Он ведь завтра же пропечатает в своей поганой газетенке очередную сенсационную статейку!

— Ну и правильно, — безмятежно осклабился Димыч, — все именно так и было задумано. Пусть Брызжейкин тиснет эту историю в газетке, желательно в приукрашенном виде. Тогда сволочь, убившая Власту, сильно забеспокоится, начнет совершать разные нелогичные поступки…

— А то она до этого не беспокоилась! — разразилась я истерическим хохотом. — Ты забыл, что сегодня утром было?

Но Димыч довольно-таки равнодушно отнесся к моему ценному замечанию, точнее даже легкомысленно пропустил его мимо ушей, зато прицепился ко мне с расспросами про клинику, а потом вдруг как заорет:

— Так вот куда нам нужно! Срочно! Немедленно!

— Ага, нас только там и ждали, — остудила я его пыл. — Знаешь, какая там охрана? Как в Пентагоне каком-нибудь!

— Ничего, — пообещал он, — мы их военной хитростью возьмем!

* * *

Видели бы вы эту «военную хитрость». У меня так чуть глаза не вывалились, когда он ее из ближайшего универмага выволок, заботливо упакованную в большую пластиковую сумку.

— Подушка? — остолбенела я. — Это еще зачем?

— А затем, — туманно изрек Димыч и снова нырнул в магазин, оставив меня у входа со своей идиотской подушкой.