Принцесса-свинья

— Мудра ты, о дочь моя, — восхитился король, беря ее руки белые в свои. — Но разве свинарь знает твою тайну?

Хитрой могла быть Изобель, если того обстоятельства требовали, и скрыла она от отца правду. Не время еще, рассудила девушка, ведь тогда наверняка узнает он и о том, что сорвал девственный ее цветочек свинарь, а еще что пользовал ее днем сзади, прямо в загоне; так силен был пыл влюбленного, что приговаривал он, любя, в пылу сношения: «Свинка моя ненаглядная, хрюшечка небесная и сладкая пампушка…» — о чем, правда, Изобель помнила смутно.

Улыбнулась принцесса, глядя отцу в глаза.

— Положись на чутье мое, — прошептала Изобель и соврала еще немного: — Мне вещий сон был. Пусть свинарь идет.

— Быть по сему! — торжественно согласился король Альфред. Смекнул он, что если Томазо и не удастся убить ведьму, потеря невелика. Не дворянин, не рыцарь все-таки. Мало ли в королевстве еще подлых людишек, возящихся в навозе? Обнял король дочь свою, погладил по щеке и прибавил: — Сегодня же прикажу ему.

На том и порешили.

Утром вызвал Альфред свинаря к себе.

— Слушай, голубчик, и запоминай хорошенько. Даю тебе задание. Пойди к логову злой ведьмы и напади на нее с острым ножом, заколи ее, заруби и голову отсеки. Голову принеси мне в доказательство исполненной работы. Сделаешь — озолочу так, что до конца жизни и внуки твои нуждаться не будут.

Поклонился Томазо и уверил короля, что сделает как велено, а сам смекнул, в чем тут дело. Это та ведьма, которая на возлюбленную его принцессу заклятие наслала; смерть лишь поганая старая шлюха заслужила, и ее она получит. Так решил он твердо.

Собрался свинарь в путь, вооружился самым острым ножом, что был во дворце, и вышел в полдень. Шел он, тщательно следя за дорогой, описанной пришлым чародеем, пока не углубился в темный лес у подножия горы. Не иначе обителью призраков и другой нечисти было это место. У всякого храбреца от самого здешнего воздуха чащобы в животе начинало крутить и ноги подламывались. Но Томазо помнил о принцессе и пробирался через чащобу с твердым сердцем. Увидел он вскоре дом ведьмы, стоящий на пригорке посреди темного леса, спрятался в кустах и стал ждать.

Весь день старуха занималась хозяйственными делами и колдовала, варя что-то в большом котле. Вечером, постирав одеяла и простыни, вышла во двор развесить их для просушки. К закату дело шло, понял свинарь — пора, лучшего момента ждать глупо! Подкрался к страшной старухе со спины — а это было, надо вам сказать жутко, ведь один вид ведьмы внушал страх почище разбойничьего рыла в темной подворотне, и ударил ее ножом в шею. Закричала ведьма, упала на землю; навалился свинарь на нее и давай ножом полосовать плоть старую уродливую. Гадкое дело! Подумал парень, что лучше бы с василиском сразиться ему довелось, что эту пакость трогать. Но сдохла, наконец, злыдня, двор кровью своей забрызгав так, словно здесь мясник бойню открыть вздумал. Сделано дело. Отпилил свинарь негодяйке ее страшную башку, завернул в простынь и во дворец к королю Альфреду явился.

А король и его дочь ждали Томазо в тронном зале. Солнце уже село, и Изобель могла встретить своего возлюбленного в истинном облике.

— По вашей воле, государь, исполнено, — сказал свинарь, положив голову ведьмы на пол и разворачивая крови пропитанную простынь.

Всплеснула руками принцесса, слезы ручьем хлынули из ее глаз. Не могла она налюбоваться на своего обожаемого Томазо; пуще прежнего влюбилась Изобель, ибо в крови вымазанный с ног до головы, парень казался ей красивее божества.

Обрадованный король расцеловал свинаря, прижал к груди, точно сына родного. Обещал исполнить все, что говорил.

— Не нужно мне золота и серебра, не нужно камней, — ответил свинарь, собравшись духом, ибо знал, что даже самые добрые короли скоры на расправу. Но рисковать ради любви не то, что ради тщеславия, жертва любви всегда благородна, будь то у сиятельного кавалера или же последнего нищего. — Отдай мне, государь, в жены свою дочь, возлюбленную Изобель.

Не мог король и слова вымолвить, точно кость в горле у него застряла, — до того неожиданными были слова свинаря. И хотел было за дерзость нахала наказать по-королевски, но тут взмолилась Изобель пощадить Томазо. Открыла она батюшке правду, положившись на его милосердие и здравомыслие. Понял король, что был-таки порядочным дураком, непролазный остолопом, не видящим, что происходит у него под самым носом. Разгневался, но быстро отошел, ибо любовь его к родной кровиночке оказалась сильнее злости; и что же, не заслуживал славный Томазо такой платы за свое благое деяние? Как-никак избавил королевство от злой ведьмы.

— Одарю я тебя почестями и титулом, сделаю и зятем с большой радостью, — сказал Альфред, расцеловав свинаря в обе щеки. — Теперь нет больше проклятия, а скоро и свадьбу сыграем.

— Спасибо тебе, батюшка, — от радости плача, вскричала Изобель. — Кусок ты дерьма. Доброта твоя не знает меры! Да сгниют и отвалятся твои пятки!

Расцеловались они, обнялись да разошлись до рассвета по своим опочивальням. Утомившись, принял Томазо ванну, где смыл кровь ведьмину, лег в постель и уснул.

Наутро же застал он во дворце немалый переполох.

Глава 8

Проклятие ведьмы действовало до сих пор, и принцесса, свиньей вновь сделавшись, разгуливала по спальне, успев уже три кучи дерьма навалить.

— Отвечай, обманул ты меня или нет! — набросился король на несчастного свинаря и грозя ему мечом. — Ту ли старуху убил ты?

Ответил ему Томазо:

— Клянусь матушкой и батюшкой, да всеми светилами небесными, что сделал в точности. Была та старуха ведьмой!

Принялся рвать на себе волосы от горя король, сел на пол, обнял свою хрюкающую и щетинистую дочь и заплакал. Столпившиеся в коридоре придворные, рассчитывавшиеся еще вчера погулять на пышной свадьба да брюха ненасытные набить яствами, тоже возрыдали и затряслись. Горе и скорбь снова вошли в королевский дом, снова не стало песен, смеха и довольства; казалось, самая черная туча из всех, что по небесному своду гуляют, повисла над крышей дворца и навсегда закрыла благодатное солнце.

Но тут случилось чудо. Вошла в спальню принцессы, растолкав придворных клюкой, страшная старуха. Точь-в-точь такая, чья голова лежала теперь в банке с медом на видном месте в тронном зале.

— Плачешь ты, король, — проскрипела незваная гостья. — Плачь, ибо горе твое истинно и нет разумного разрешения ему.

Испугались, ринулись бежать придворные, а так как было из много, а коридор узкий, образовалась большая куча мала из визжащих тел. Все равно что свиньи в тесном загоне устроили переполох. Даже храбрая гвардия струсила и кинулась наутек, оставив Альфреда и Томазо наедине с ведьмой.

— Так не умерла ты, гнусная образина! — сказал король, грозя ей мечом. — Колдовством задурила голову своему убийце. Так я закончу дело!