Принцесса тьмы

– Наталья Иванна, - воспользовавшись паузой, обратился режиссер к костю- мерше, - окажите помощь пострадавшей. Промойте ей раны, продезенфицируйте... Дальше, Машенька. Что было дальше?

– Я рискнула выбраться из кресла и, превозмогая страх, пошла к двери, беспорядочно шаря в темноте. Если б наткнулась на ту черную руку, умерла бы на месте. Но я благополучно добралась до выключателя... Мне нечего больше добавить. Пойдите, взгляните сами. Может у меня на почве стресса начались галлюцинации.
– Будто куль с провизией, актриса тяжело рухнула на стул, прикрыла утомленно глаза, подставив израненное лицо подоспевшей с тазиком костюмерше.

– А где наш гример?
– раздалось сразу несколько голосов.

– Исчез, - не открывая глаз, проронила актриса.

– Ах, да о чем она говорит! Ну кому, скажите на милость, могло придти в голову похищать старого гримера?
– озадаченно вопрошал молодой герой-любовник.

– Лучшего гримера!
– поправил ему хор голосов.
– Лучшего гримера всех московских театров!

– Пусть так, но похищать-то зачем?- стоял на своем вопрошавший.
– Не антиквариат ведь. Не музейная редкость. Не дедушка миллионера. Ну переманить, ну перекупить, это я еще могу понять...

– Нужно вызывать врача!
– перебила разглагольствовавшего актера костюмерша.
– Тут в коже осколки стекла застряли. Сама я вытаскивать их не рискну.

– Сейчас я позвоню, - отозвался администратор.
– Вот только взгляну на место происшествия.

Отворив дверь в гримерную, он растерянно остановился на пороге. Позади него сгрудилась вся театральная труппа, для которой владения старого мастера были привычны и знакомы до мелочей. Основным украшением гримерной были великолепные французские парики, натянутые на бюсты-болванки, опоясывающие просторную комнату по периметру. Эти парики, как и сам старый мастер, были гордостью театра. Теперь же на недоуменно застывших в дверях людей безглазо взирали выкрашенные в серебряный цвет лысые болванки.

– Парики исчезли! Все до единого!
– ужаснулся режиссер.
– Какой кошмар! Мы же без них ни одного спектакля не сыграем.

– А грим!
– не своим голосом взвизгнул реквизитор.
– Мы только что получили из Голландии целую партию. На валюту! Даже распаковать и разложить по местам не успели. Все коробки лежали сложенными здесь, у окна...
– Он беспомощно обернулся к собравшимся, с зыбкой надеждой и мольбой в голосе спросил: - Может знает кто, где они могут быть? Может их без моего ведома на склад днем отнесли?

Ему никто не ответил. Отвечать было нечего. Реквизитор принялся поочередно выдвигать ящики шкафчиков и гримерных столов. И уронив руки, мрачно констатировал:

– Все унесли. Подчистую. Даже початые коробки.

– Ладно. Грим - дело наживное, - сказал режиссер.
– Где Альберт Арнольдович? Я ж без него пропаду. Никто, слышите, никто мне его не заменит... Да что же вы, батюшка, торчите здесь как... как оболваненная болванка!
– напустился он на администратора.
– Делайте же что-нибудь, черт вас возьми! Ищите. Звоните. Заявляйте в милицию. Достаньте мне его хоть из под земли, слышите! И живым! Обязательно живым! Иначе... иначе провал. У нас на три месяца вперед билеты распроданы. Зрители меня с потрахами съедят.

Все дружно бросились на поиски пропавшего гримера. Опросили сторожей и вахтеров, монтажников, технический персонал. Никто не видел его выходящим из театра - ни одного, ни тем более в сопровождении.

– Чудеса да и только!
– беспомощно разводил руками администратор.

– Чертовщина какая-то. Мистика.

– Может гуманоиды его того...на своей тарелочке умыкнули?
– сделал предположение осветитель.
– Предлагаю прочесать крышу.

– Не к месту шуточки, - раздраженно огрызнулся администратор.

– Взгляните сюда!
– Топтавшийся позади всех Степан указал на кусочек шерстяной ткани, застрявший на гвозде.

– Батюшки!
– воскликнул актер-трагик.
– Клочок его шарфа!

Этого можно было и не говорить. Никто в театре не представлял себе Альберта Арнольдовича без длинного шарфа из шотландской клетчатой шерсти, неизменно, в любое время года обмотанного вокруг его шеи, и ультрамаринового берета набекрень.

Гвоздь, обладатель ценной улики, торчал в косяке дверей ведущих в подвальные службы сцены. Собравшиеся переглянулись.

Сунув голову в дверной проем, но не переступая порога, режиссер громко позвал: - Альберт Арнольдович!

Подвал ответил недобрым молчанием. Всем стало как-то неуютно и каждому захотелось домой - в свою тихую, защищенную квартиру.

– Что за ерунда...
– пробормотал режиссер, отступая назад, к толпящейся в смятении труппе.

Обыскивать обширные, многоярусные подвалы, заставленные нужными и ненужными приспособлениями, было делом гиблым и небезопасным. Особенно если верить Марье Семеновне, что в театр проникла целая банда злоумышленников. И, чтобы как-то скрыть малодушие, не признаться в нем ни себе, ни тем более собственной труппе, режиссер подозвал администратора:

– Вы позвонили в милицию, голубчик?

– Разумеется. С минуты на минуту прибудут.

– Вот они пусть и разбираются. Тут нужны квалифицированные специалисты, а не такие как мы дилетанты. Мы им можем только улики затоптать.

Его замечание сразу всех устроило, тем более что собственного режиссера положено слушаться. И незадачливые следопыты, тревожно озираясь по сторонам, поспешили убраться восвояси.

Отступая последним, Степа снял с гвоздя всеми забытую улику и, повертев ее в руках, сунул себе в карман.

– Эй, парень!
– окликнул его осветитель.
– Ты-то, надеюсь, никуда не спешишь?

– Не-а. А что?

– Да скинуться бы надо на пузырь. В таком деле, брат, сам понимаешь, без поллитра не разобраться.

– Уволь, Трофимыч. Я пасс.- Степа виновато опустил лохматую голову.

– Увиливаешь, - обидился Трофимыч.
– Компанию портишь. Начальству перечишь.

– Мне бабки на другое нужны.

– Это на что же? Уж не жениться ли собрался? А может за кордон драпануть?

– Лосины задумал купить. Лайковые, - нехотя признался Степа.

– Балда! Да тебе на них ни в жисть не скопить. Не по себе дерево рубишь.

– Ну это мы еще поглядим.
– Глаза Степана полыхнули зеленым пламенем и затаились, как в пещере, в тени длинных ресниц.

Засунув руки в карманы потрепанных джинс, он, не прощаясь, направился к выходу. Пальцы правой руки погрузились в мягкое тепло шерстяного лоскутка.

“Небось таких никчемных, как я или Трофимыч, не украдут, - подумалось Степану.
– Никому и в голову не придет сказать: Лучший осветитель Москвы и Московской области. Такое всей своей жизнью заслужить нужно. Да и то не у всякого и получится.