Принцип мести
Шрифт:
С самого начала я избрал тактику уклонения от прямых атак – «качание маятника» – и старался избегать лобовых столкновений. Эрнст-киллер тоже осторожничал и не шел на обострение. Мы обменялись несколькими «декоративными» ударами – я достал его «кнутом» (хлестом, внешней стороной кулака по скуле), он провел мне в грудь «Глаз Феникса» – удар вертикальной ладонью с сомкнутыми костяшками пальцев. Все остальное время мы танцевали на ринге, приноравливаясь друг к другу и практически не атакуя ногами. На арену полетела кожура от бананов. Зрители были недовольны. Плевал я на зрителей.
В какой-то миг в поле моего зрения попало перекошенное криком лицо Светланы. «Эрнст, мочи его!» – визжала она. «Сучка», – подумал я и вновь сосредоточился на поединке.
Мой противник, вняв зову страждущих масс, стал проявлять большую активность и, приняв жесткую J-образную стойку, пошел в наступление. Я не поддался на эту провокацию
– Шестая минута, – объявил персонально для меня Эрнст-киллер и принял позу всадника.
В голову мне попало шоколадное яйцо с киндер-сюрпризом. В плечо – еще одно, на сей раз натуральное. Я стряхнул с куртки яичную скорлупу и продолжил бой. Мой противник все так же стоял в кибадачи, как бы призывая меня к более радикальным действиям, и сознательно подставлял уязвимые места. Я пошел на сближение. Эрнст-киллер мгновенно отреагировал и из положения «лук-и-стрела» встретил меня мощным ударом ногой в лицо. Я упал на опилки – земля закачалась подо мной, перед глазами поплыл багровый туман. С кончика моего носа, как сок из надрезанной березы, закапала кровь. В тот же миг я почувствовал на своей шее холод металла: Эрнст-киллер, оседлав меня сверху, накинул на нее цепочку. Я сделал попытку освободиться. В руке у меня остался нательный крестик – тот самый, который я видел на Илие. Теряя сознание, практически полузадушенный, я из последних сил сцепил на затылке Эрнста-киллера руки и рванул их замком вперед. Он кувыркнулся через голову и оказался на спине прямо передо мной. Крюк, который я обрушил на него тотчас, заставил его отключиться: но я уже не контролировал себя и продолжал, как кочан капусты, обрабатывать его голову. Ненавистное лицо убийцы в считаные секунды превратилось в сплошное кровавое месиво. Я не мог остановиться и, как заведенный, молотил по скользкой от красной слизи физиономии «писателя» ободранными кулаками. Не знаю, чего я хотел добиться, какого результата, но если бы удар резиновой дубинки рефери не привел меня в чувство, голова Эрнста раскололась бы, как гнилой орех. Я был на волосок от убийства.
Что было дальше, вспоминается с трудом. Кто-то помог мне добраться до скамейки, обтер мое лицо полотенцем, смоченным холодной водой, и дал прополоскать горло какой-то тонизирующей жидкостью. Мне по-прежнему не хватало воздуха, я задыхался и часто, с хрипом, кашлял. Мимо меня прошел Ирокез, неся на своем могучем плече повисшего плетью Эрнста-киллера. Он направлялся к выходу. Спустя какое-то время в панкратионе появились новые участники четвертьфинала. Я плохо понимал, что творится вокруг, и не улавливал чего-то главного, той связующей нити, утраченной мною в суматохе схватки, которая дает целостную картину происходящего. Очнулся лишь тогда, когда прозвучал гонг, возвещающий о завершении очередного поединка. В опилках, корчась от боли, ползал боец по прозвищу Гремучая Змея. Чуть в стороне, глядя на него (с презрением или сочувствием, непонятно), стоял победитель – Черная Маска. Его противнику не помогло искусство чачуань, созданное китайцем-мусульманином по имени Шамиль... Теперь согласно олимпийской системе, жребий выводил меня в полуфинале на того, кто скрывался под спецназовской экипировкой и по-прежнему оставался для всех загадкой. Ни одна живая душа, разумеется, кроме «группы поддержки» из чеченских боевиков и «солдат удачи», не видела его лица...
Дальнейшее мое пребывание в колизее было бессмысленно – меня уже не могли заинтересовать никакие пикантные шоу со всевозможными уродцами или ночной карнавал, в котором был актуален лишь один костюм – Адама и Евы. Я вернулся в отель, где меня с нетерпением ожидали Даша и мой друг Игнатий. Для того чтобы восстановиться, набраться сил перед следующим поединком, мне нужно было как следует отдохнуть, обработать синяки и ссадины и обязательно выспаться. Я с удовольствием согласился на сеанс массажа, предложенный Дашей...
Итак, Эрнст-киллер сыграл в открытую, не утаивая, что он – непосредственный виновник гибели Илии. Не исключено, что покушение на мою жизнь и непреднамеренное убийство Миледи – тоже его рук дело. Как ни крути, он обречен. Если судьба столкнет нас еще раз, уйти от возмездия ему уже не удастся. Но, скорее всего, его прикончит Богуславский. Задушит собственноручно шестьдесят шестым способом из
книжки – шнурком от ботинка.Местонахождение и планы всесильного мафиози были по-прежнему покрыты непроницаемой завесой. Если он не появится завтра... Я не знал, что будет, если он не появится завтра. Мне не хотелось об этом думать.
Гораздо приятнее было мысленно тратить виртуальные премиальные, которые я по условиям состязаний должен был получить как полуфиналист. Независимо от исхода поединка с Черной Маской мне светило, страшно себе представить, 250 тысяч долларов. Но в глубине души я, конечно же, не верил, что когда-нибудь увижу эти деньги. Скорее всего, Миледи права, и Богуславский кинет меня, кинет всех. Я на мгновение представил себе ее растворяющиеся в каустике волосы, глаза и губы, распадающееся на молекулы тело, еще вчера служившее источником вожделения целого легиона особей мужского пола, и почувствовал такую смертную тоску, что счел за благо «сменить пластинку» и поразмышлять над собственной участью, которая была все так же незавидна. Доживу ли я до завтрашнего вечера, вот в чем вопрос, и если уж говорить о литературных параллелях, то в собственных глазах я выглядел по меньшей мере Гамлетом в квадрате.
Беседа с Игнатием помогла мне чуть-чуть развеяться. Известие о причастности Эрнста-киллера к убийству Илии поразило его, но он признался, что ожидал чего-то подобного. Больше мы этого вопроса не касались, предпочитая говорить на темы более отвлеченные, не связанные с обстоятельствами нашего пребывания в Тибете. Мы вспоминали милую бирманскую девушку и ее гостеприимного отца, в доме которого ночевали, и даже позволили себе немного помечтать.
– Хорошо бы вернуться тем же путем, – сказал Игнатий.
– Хорошо бы вернуться, – сказал я.
Даша не отходила от меня ни на шаг и была ласкова, как котенок. Это был чудный вечер. Он тихо умер, сменившись ночью и зарей нового дня, который с полным правом можно было окрестить днем гнева и справедливости Божией.
Спустившись на плато, где был расположен монастырь, я увидел в стороне уже знакомый мне крест, человека на нем и терзающего его обездвиженное тело горного орла. Отовсюду к кресту сбегались люди. Подошел и я, хотя особой необходимости в этом не было: мне было слишком хорошо известно, кто покоится на этом кресте и каким образом он оказался здесь, почему хищная птица с таким неистовством выклевывает ему глаза и царапает обезображенную голову мощными, клыкоподобными когтями.
Отогнать орла от его жертвы удалось только камнями. Но это уже ничего не могло изменить: Эрнст-киллер был мертв, и давно мертв. На его шее болталась пестрая повязка, залитая побуревшей кровью, цветочная бандана, которую я подарил на память Ирокезу.
С каждым днем, нет, с каждым часом, с каждой минутой, во мне крепло предубеждение: что бы я ни сделал, все будет неправильно, бездарно и глупо. Я чересчур глубоко увяз в ситуации неопределенности, чтобы видеть хоть какой-нибудь просвет. Логическая сеть-путанка, в которую я попал, не оставляла никакого выбора – чем отчаяннее пытаешься из нее выбраться, тем сильнее увязаешь, запутываешься. Мне уже были не понятны собственные мотивы, побуждавшие меня с непостижимым упорством рисковать собственной жизнью: я делал это по инерции, из чувства ложно понятого долга и каких-то туманных соображений, заставлявших меня то и дело ссылаться на будущее, в котором, как всегда, все было ясно и просто. Но сквозь яростный скрежет борьбы все отчетливее проглядывало непонимание ее конечных целей. Мне все чаще стали приходить на ум слова, оброненные одним мудрым человеком: «Судьбы многих погибших неизвестно за что взыскуют о смысле случившегося...»
Слишком много крови, слишком много смертей. Пора, пора бы кончать со всем этим.
Я не делился своими мыслями с Игнатием, но чувствовал: его одолевают те же сомнения, терзают те же страхи. И уж совсем странной, необъяснимой при таких обстоятельствах казалась чрезмерная привязанность, которую испытывала ко мне Даша после той самой памятной ночи. Никогда бы не подумал, что постель так сближает. Между нами установилось полное взаимопонимание, если таковое возможно вообще.
Казнь Эрнста-киллера (в самом деле, не мог же он распять себя собственноручно) не произвела особого впечатления на обитателей монастыря и жаждущую развлечений публику и уж тем более не внесла никаких корректив в дальнейший ход событий. Просто одним претендентом на призовые стало меньше. О том, кто в действительности выступил в роли его палача, знали только двое – я и Игнатий, исключая самого исполнителя. Посему продолжение четвертьфинальных поединков не заставило себя долго ждать: как обычно, едва солнце достигло полуденной отметки, в колизее прозвучал гонг. На арене панкратиона сошлась очередная пара участников – Самурайский Меч, виртуоз Будо и Спокойный, который был уже не так спокоен, как прежде.