Принцип жирового тела

Внутренний самурай не знал ничего о тех бедах и опасностях, которые отражает наружный самурай. Он не умел их даже увидеть, также как он не мог видеть наружного самурая. И если бы наружный самурай пропустил беду внутрь, и она бы обрушилась на внутреннего самурая, то внутренний самурай никогда бы не узнал, что принесло ему смерть, и ничего бы не мог поделать с ней своим мечом. Иногда так и случалось, но через некоторое время вместо погибшего внутреннего самурая появлялся новый.

А сам наружный самурай тоже был внутренним для следующего наружного самурая и тоже про него ничего не знал. Дзинтаро также понял, что если бы вдруг внутренний самурай узнал о существовании наружного самурая, и знал также, что он никогда не узнает того многого, что знает наружный самурай, он бы от огорчения немедленно вонзил в себя меч.

Тут бронзовый Будда взмахнул веером еще раз, и взгляд Дзинтаро расширился до невообразимых пределов, и тогда Дзинтаро увидел самого наружного самурая. Этот самурай был бесконечно огромен, и он стоял неподвижно целую вечность, опустив свой меч. Он совсем не обращал внимания ни на радости, ни на печали, потому что они его не касались и пролетали сквозь него, как будто его и не было вовсе. Он знал их все наперечет, от момента возникновения и до самого конца их существования. Он сам, можно сказать, и был этими радостями и печалями. Он был одновременно и всем, и ничем. Его меч был бесконечно быстр и бесконечно длинен, и он мог бы рассечь все радости и печали одним единственным, бесконечно коротким ударом. Но он не видел необходимости в этом единственном ударе, и поэтому не спешил пускать в ход свой всесильный и страшный, но бесполезный меч. Все внутренние самураи вынуждены были непрерывно вращать своими мечами, и лишь самый наружный самурай был обречен стоять с опущенным к ногам мечом до скончания века, потому что он знал окончательную истину.

И когда Дзинтаро все это понял, он хотел попросить бронзового Будду перенести его домой, и вдруг увидел, что он стоит уже не на горе, а снова в храме, и его золото лежит, как он его положил, у ног Будды, а рядом лежит богато украшенный самурайский меч с дарственной лентой, иероглифы на которой были написаны тончайшей кистью с необыкновенным искусством. Тут бронзовый Будда поклонился Дзинтаро, усмехнулся, после чего замер неподвижно и вновь превратился в бронзовое изваяние. Дзинтаро обратился к Будде с горячей благодарственной молитвой, после чего взял подаренный меч и уж не пытался больше никогда искать истину в последней инстанции.

Тут Ольга слегка улыбнулась:

–  Говорят, что после этого Дзинтаро открыл небольшую торговлю, завел семью, и прожил много лет в достатке и в радости.

С последними словами Ольга подошла ко мне, положила мне руки на грудь, коротко поцеловала меня в краешек губ, слегка куснула за подбородок, игриво заглянув в глаза, и направилась к двери. Я догнал ее и хотел поцеловать более основательно, но Ольга поняла мои намерения и мягко, но решительно отстранилась.

–  Не сегодня, Алешенька! Я не люблю любить на бегу. Давай отложим до следующего раза. Ага?. Я кивнул и молча проводил Ольгу в палату.

13. О том, какие выводы можно сделать, увидев смерть лягушки в пасти змеи.

Прошло несколько дней с того дня, как Ольга рассказала мне японскую легенду о матрешечных самураях. С тех пор мы виделись еще два раза, но оба раза в ординаторскую приходили другие врачи, которые либо беседовали со своими больными, либо делали записи. Поэтому мы с Ольгой смотрели друг на друга как конспираторы и вели светскую беседу, сидя на "пионерском" расстоянии.

Лидия Ивановна, зайдя как-то в ординаторскую по своим делам, вдруг остановила взгляд на мне и сказала:

–  Алексей Валерьевич, а я хочу Вас поздравить.

–  С чем?- удивился я.

–  С профессиональным ростом. Очень вы хорошо лечите наших девочек, особенно Олю Пролетову. Не знаю уж, что Вы с ней делаете, можете мне не говорить, но она стала намного мягче, улыбается, даже шутит. Просто не узнать девку. Вы уж, как уйдете из нашего отделения, не пропадайте совсем, навещайте нас, и к Оле нашей зайдите. Сами у меня ее попросили, сами ее приручили, так уж не пропадайте! Помните, доктор, как там у Экзюпери: ты должен чувствовать ответственность за тех, кого приручил. Если у нее дальше все пойдет, как сейчас, я ее, пожалуй, недельки через две-три выпишу. Мне кажется, у вас симпатия взаимная. Так что, не бросайте ее совсем.

–  Лидия Ивановна - ответил я - Вообще, Ольга - девушка с характером, и неизвестно, кто из нас кого к себе приручил. Но она мне действительно нравится, и я не собираюсь обрывать с ней знакомство. Я даже надеюсь продолжить его после Олиной выписки.

–  Ну вот и чудненько - сказала Лидия Ивановна, после чего еще раз на меня очень внимательно посмотрела, как будто видела впервые, и вышла из ординаторской.

Я много раз вспоминал японскую легенду, рассказанную Ольгой, и никак не мог взять в толк, чего не видит внутренний самурай из того, что видит наружный. Ну, положим, с самым наружным все было понятно. Если ты можешь все и чувствуешь все, и знаешь все, то тебе уже ничего не надо. Но вот что обозначает эта бесконечная матрешка из самураев, вот это вопрос.

Вечером я уселся смотреть телевизор, и щелкая каналами, набрел на передачу про жизнь дикой природы, какой-то американский или, что более вероятно, судя по акценту диктора, английский фильм. Вначале показали, как маленький, но зубастый крокодиленок впился своей хищной пастью прямо в брюхо большой рыбине, которая безуспешно пыталась удрать от его зубов. Потом я на какой-то момент отвлекся от экрана, а в следующий момент я увидел на нем большую пеструю лягушку, сидящую на дереве, и к этой лягушке осторожно подползала сверху небольшая желтая змейка. Подползя поближе к жертве, змейка открыла пасть и ухватила лягушку за голову. Как ни странно, лягушка продолжала сидеть на ветке и только крепче вцепилась лапами в ветку. Змея подержала лягушачью голову в пасти, после чего выпустила ее, чтобы схватить жертву поудобнее. Лягушка в этот момент вполне могла спрыгнуть с ветки и избежать гибели, но она явно не понимала, что с ней сейчас произойдет. Змея развернулась поудобнее и бросилась в новую атаку, которая оказалась более удачной. В пасти змеюшки исчезла вся лягушачья голова и передние лапы. Только тут лягушка поняла, что дело плохо и стала отчаянно лягаться задними лапами, которые тоже постепенно исчезали в змеиной пасти. Наконец, сытая змея флегматично выбросила раздвоенный язык и уползла прочь из кадра.

Я выключил телевизор и задумался. Думал я недолго. Мне пришло в голову, что если бы это была моя лягушка, я бы сумел ее защитить от змеи, потому что я видел змею и исходившую от нее опасность, а лягушка просто неспособна была ее видеть. Я вспомнил, как на кафедре физиологии в мединституте аспирант, проводивший у нас одно из занятий, рассказал, что лягушачьи терморецепторы реагируют только на динамические изменения температуры и никак не реагируют на абсолютные значения температуры. Это доказывается двумя садистскими опытами. В первом из них лягушку кидают в кастрюлю с кипятком, и лягушка выпрыгивает. Во втором случае ее сажают в холодную воду и медленно подогревают до кипения. Лягушка сидит спокойно, пока не сварится заживо.

Человек воспринимает не только динамику температуры, как лягушка, но и ее абсолютные величины, как все теплокровные животные. Можно сказать в этом смысле, что каждый человек носит в себе лягушку. Человек таким образом является наружным самураем по отношению к собственной "внутренней лягушке": он замечает внешний круг опасностей - тех, которых "лягушка", спрятанная в человеке, не замечает в силу своей несовершенной природы.

Потом я подумал об аквариумных рыбках, которых разводят аквариумисты. Понятно, что их благополучие и безопасность сильнейшим образом зависели от их хозяев, о существовании которых они даже и не догадывались. Вспомнился анекдот о том, как верующая в Бога аквариумная рыбка убеждает рыбку-атеиста уверовать: "Бог есть, ибо кто-то же меняет воду в аквариуме!".

А чем я отличаюсь от этой рыбки? Я могу верить в Бога или не верить, но я точно также могу не видеть многих очевидных опасностей, да и вообще множества всяких вещей, скрытых от меня навеки ввиду ограниченности моего разума и чувств. Положим, я не могу видеть ренгеновских лучей, но могу наблюдать их с помощью приборов. Но разве это принципиальное отличие? Кто может доказать, что приборы и научно-техническое развитие способны расширять наш разум и кругозор до бесконечности? И если существует предел, а он непременно должен существовать, то я ничем не отличаюсь от рыбки. И если существует более совершенное существо, чем человек, то человек никогда не будет в состоянии понять ни его разума, ни его чувств, как рыбка не в силах вообразить что такое человек и понять человеческую природу. Для этого наша рыбка должна как минимум стать человеком, и притом не самым глупым.