Приобщение к чуду, или Неруководство по детской психотерапии
Шрифт:
Мало кого из них приводили ко мне именно по причине самой застенчивости. Как правило, такие дети очень «удобны» в родительской жизни: он послушны, делают, что «велено», не шумят, не своевольничают, ведут себя прилично и не доставляют хлопот своим поведением. Но почему-то зачастую плохо учатся, много болеют, нередко пребывают в плохом настроении, несамостоятельны, очень зависимы от взрослых.
Причиной такой застенчивости может быть что угодно, например, темперамент: флегматичный, с непрошибаемым спокойствием, замедленностью действий и мыслей, притушенностью чувств. Такие дети могут составлять заботу только очень активной и холеричной мамы, которая зачастую просто не может поверить в такое несовпадение темпераментов и непременно стремится переделать то, что переделать
Детская депрессия, к сожалению, явление нередкое в моем кабинете. Я легко узнавала ее по потухшему взгляду, слегка сгорбленной спине, тусклому голосу, ощущению тяжести, повисавшему в воздухе, и отсутствию каких-либо желаний. Она не имела возраста и, конечно, особенно удручала меня своим присутствием у совсем маленьких детишек, поскольку в этом случае смотрелась совершенно неподходяще.
Мы начинаем с желаний. Сначала с моих. Я предлагаю какую-то игру, подходящую по возрасту, и мы начинаем играть, просто играть. Но это почти всегда проблуждает детскую энергию, особенно если ребенку удается выиграть. В процессе я узнаю, с кем он играет дома и во что, любит ли он ходить в садик, и почему с бабушкой так неинтересно гулять, и еще много всего разного. Конечно, мне часто приходится прикладывать немалые усилия, чтобы дождаться ответа на какой-нибудь вопрос, но, поверьте мне, они того стоят.
Через несколько занятий я уже предлагаю перейти к их желаниям. Я описываю возможный выбор того, чем мы здесь можем заняться, и предлагаю ребенку его совершить. Очень часто не проходит и десяти секунд, как сидящая в углу мама или бабушка совершает выбор за него, видимо, тревожась, что сам он ни за что не справится. Особенно депрессивные и послушные делают их выбор своим, вяло убеждая меня, что именно этого они и хотят. Проходит еще несколько недель, прежде чем бабушке или маме разрешается остаться за дверями, и выбор происходит хоть и через длинную паузу, но все-таки самостоятельно.
Причиной детской депрессии могут быть десятки факторов, но один из них – постоянное подавление собственных желаний и эмоций. Родители часто даже не замечают, как, заменяя детские желания своими, лишают детей основного источника энергии.
Это вполне объясняет теория гештальт-подхода, которая говорит о том, что удовлетворенная потребность дает организму много новой энергии, но для этого важно, во-первых, чтобы потребность была своя собственная, а во-вторых, чтобы она непременно была удовлетворена. Если же этого не происходит, то организмом затрачивается масса энергии, чтобы удерживать эту неудовлетворенную потребность в фоне, а если к тому же удовлетворяется чужое желание, а не свое, то собственная энергия вообще блокируется, а ее остатки уходят на сдерживание плохо осознанных негативных эмоций по этому поводу. Но о теории гештальт-подхода немного попозже.
Приучаясь отказываться от собственных желаний, ребенок, по сути, отказывается от своей жизни. Весь его вид как бы говорит: «Я здесь случайно, здесь важны только вы, я здесь не важен, и вообще лучше бы, если б меня вообще не было». Все это очень грустно и немного страшно наблюдать.
Ее почти впихнула в мой кабинет рыдающая мама:
– Ее собираются исключать из школы, говорят, что она ничего не соображает. Она почти не разговаривает со мной, тупо смотрит в другую сторону и молчит, все время молчит! Я уже на пределе! Она делает все это мне назло!
– Вы плачете: похоже на то, что вам не все равно, что происходит с вашей дочерью, и вы сильно за нее переживаете.
– Конечно, переживаю, я же не верю в то, что она умственно отсталая, как они говорят. Я же хочу понимать, что с ней происходит, я хочу помочь ей!
– Ты слышишь, что говорит твоя мама? – поворачиваюсь я к Ней и вижу, с каким странным выражением лица Она смотрит на мать огромными карими глазами. Она еле-еле кивает мне головой.
– Ну говори же! Вот видите, молчит, и хоть ты тресни! – снова взвивается Ее мама.
– Тебе не обязательно здесь говорить, но мне важно твое мнение и твой взгляд на то, что происходит. Так что для начала ты можешь просто кивать головой, если тебе сложно говорить. Хорошо?
Кивок головой.
– Ты веришь в то, что мама реально за тебя переживает и хочет тебе помочь?
Кивок.
– Ты молчишь не специально, а потому что тебе трудно говорить?
Кивок.
– Тебе самой хотелось бы что-то изменить в том, как ты живешь?
Кивок.
– А почему?
Долгая пауза, перемежаемая мамиными всхлипываниями и причитаниями.
– Потому что я люблю маму и хочу, чтобы ей было хорошо.
Наконец я услышала Ее голос! Весьма приятный, но кажется, что каждое сказанное слово дается Ей с неимоверным трудом.
Мама бросается к Ней и обнимает, рыдая еще сильнее. Мы «договариваемся» с Ней встречаться дальше (я говорю, а Она кивает).
Чаще всего Она приходит раньше назначенного времени и всегда больше смотрит и кивает, чем рассказывает, но со временем я узнаю, что в свой 6-й класс Она ходит неохотно, мама все время на работе, дома Она в основном с отчимом и младшей сестрой. Отчима Она явно недолюбливает и, похоже, боится.
Вскоре я включила Ее в подростковую группу, где Она с большим трудом, но все же общалась с мальчишками, главным образом потому что была единственной девочкой в группе. Под конец я даже видела, как Она улыбается, бегает, заигрывает, и слышала Ее смех.
Я радовалась прогрессу и поэтому очень удивилась, когда через месяц после окончания группы Она снова появилась возле моего кабинета и попросила разрешения вновь приходить индивидуально. Я разрешила, удивляясь Ее «смелости»: Она подошла одна, без мамы, и обратилась ко мне твердо и энергично.
Мы стали встречаться. Но я совсем перестала понимать, что происходит. Открывая дверь моего кабинета, Она весело и бодро произносила: «Здравствуйте, Ирина Юрьевна, можно войти?» – входила, садилась за парту и замолкала. Замолкала совершенно и даже переставала двигаться, даже Ее кивка я могла ни разу не дождаться за 45 минут. Я говорила, молчала, задавала простые вопросы, ждала, давала простые задания – ничего не помогало. Она сидела как замороженная и не двигалась, только изредка следила за мной глазами, когда я уходила в другой угол кабинета. Так прошла у нас пара совершенно мучительных для меня занятий.
На третьем я уже решила с Ней расставаться. Сказала, что не понимаю, что происходит, не вижу, как я могу ей помочь. Если бы Она хоть что-нибудь сказала про свои желания, у меня были бы хоть какие-то шансы…
– Если вы хотите отдохнуть, Ирина Юрьевна, я могу пойти домой, – выдала Она целую фразу после нескольких занятий, проведенных в молчании.
– Я не хочу отдыхать, я хочу помочь тебе, но не знаю как. Если я тебе не нужна и ты хочешь пойти домой, я отпускаю тебя. Ты можешь сказать: тебе самой нужно приходить сюда хоть за чем-нибудь?