Припарка для целителя
Шрифт:
— Нам бы хотелось получить от вас объяснение, — сказал первый судья.
И Рехина ясным, уверенным голосом изложила свои показания.
— А вы, сеньор Ромеу, — спросил Беренгер, — можете сказать, что знаете о передвижениях обвиняемого?
Ромеу сперва нерешительно, но обретая уверенность, поскольку судьи слушали его с серьезным видом, сообщил, что Лука проводил свободное время в его мастерской, и он, Ромеу, всегда точно знал, где находится Лука и чем занят. Несколько раз он ходил в местную таверну, но Ромеу ходил вместе с ним. А поскольку им не хотелось оставлять Рехину в одиночестве,
Зрители, теперь уже сбитые с толку; слушали ободряющие, напыщенные голоса соседей и согласно кивали. Они никогда не думали, что такой приятный молодой человек мог совершить такие жуткие преступления, негромко говорили зрители друг другу, отнюдь не разочарованные, поскольку, казалось, есть другой порочный человек — и притом такой хорошенький, — которого можно презирать за его злые дела. И которого почти наверняка повесят в ближайшем будущем.
Беренгер взглядом призвал судей к принятию решения. Первый судья обратился к секретарю, секретарь освободил обвиняемого, и все покинули зал. Или почти все.
В глубине зала стояли Ромеу, Рехина и Томас. Неподалеку от них находились Исаак, Ракель, Даниель и Юсуф.
Колокола прозвонили полдень. Когда последнее эхо замерло в холмах, Ракель взяла отца за руку.
— Папа, — сказала она, — тебе нужно поговорить с Лукой. Он выглядит таким одиноким.
— Рехина и Ромеу еще здесь? — спросил Исаак.
— Да, — ответила девушка. — Я собралась подойти к ней…
— Нет, Ракель. Оставь их наедине. Так гораздо лучше. И нам нужно еще многое сделать, дорогая моя. Не пойти ли домой?
— Что нужно делать? — спросил Даниель. — Сегодня как будто бы уже достаточно завершенных дел.
— Даниель, — сказала Ракель. — Ты забыл, что завтра мы должны поженится? Теперь, когда все знают о твоем возвращении, тебе нужно пойти домой. Там поймешь — у тебя дома сейчас вряд ли найдется место для кошки, тем более человека, из-за стряпни и прочих подобных дел.
— Разумеется, я не забыл, — возмущенно сказал он. — Никак не мог забыть после такого долгого ожидания. Юсуф, пошли со мной, объясни, как ты ухитрился не выступить в епископском суде.
— Его преосвященство счел, что это будет выглядеть не очень подобающе, — ответил Юсуф. — И, кажется, я не был нужен.
Лука остался стоять на месте, когда суд разошелся, и оглядывал почти пустой зал, будто одинокий, сбитый с толку человек. Рехина откинула с лица вуаль и быстро прошла по разделяющему их пространству.
— Лука, пора идти домой, — сказала она. — Не заставляй нас ждать слишком долго. Я утром поставила на огонь тушиться баранину, нужно присмотреть за ней.
— Домой? — переспросил Лука. — Я думал, что к этому времени буду уже мертв.
Рехина взяла его за руку и подвела к отцу, стоявшему с мальчиком.
— Это Томас, — сказала она. — Он нашел человека, который отравил сеньора Нарсиса. Томас, ты тоже идешь домой.
— Я больше не болен? — спросил мальчик.
— Теперь, когда этого человека нашли, — ответил Ромеу, — не болен.
Он молча взял Луку за локоть и повел к двери, ведущей к входу во дворец. Они вышли на яркое майское солнце, прошли по площади и стали спускаться по склону к воротам.
— А теперь, Лука, скажи, — заговорил он, не обращая
внимания на пристальные взгляды проходящих горожан, — какого рода столярными работами занимался твой учитель? Как ты видел, работы у меня столько, что одному не справиться, и думаю, мы могли бы хорошо работать вместе. Да и Томасу пора учиться ремеслу.ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Пришло время, когда моя радость полна.
Рано утром в день свадьбы Ракели к воротам Исаака пришел мальчик-посыльный с вызовом от епископа. Исаак без раздумий позвал Юсуфа, пошел во дворец и с удовольствием вступил в его прохладную тишину. Они пошли за посыльным не в кабинет епископа, а в одну из маленьких комнат на первом этаже. Мальчик постучал; дверь тут же открылась.
— Сеньор Исаак, — сказал Беренгер, — спасибо, что быстро пришли. Прежде чем приниматься за наше дело, нужно завершить небольшой разговор с Пау, секретарем сеньора Хайме. Может, вы присоединитесь к нам.
— Конечно, ваше преосвященство, — сказал Исаак и сел.
— Юный Пау говорит, что рассказывает нам об Иосифе все, что знает. Только, говорит, знает он очень мало.
— Это так, ваше преосвященство, — сказал Пау. Врач чувствовал запах страха, исходящий с потом из пор молодого человека. — Раймон сказал, что если я не буду знать, как его найти или где он живет, то не запутаюсь во лжи и не вляпаюсь в беду.
— Он ошибался, не так ли? — сказал капитан стражи. — Потому что теперь ты оказываешься в худшей беде, чем можешь себе представить.
— Я знал, что лишусь своей должности, если сеньор Хайме узнает, что я помогал ему с письмами и прочим, — сказал Пау.
— Ты можешь лишиться не только должности, парень, — сказал капитан. — Твоего друга, полагаю, повесят до конца этой недели, так что думай, хочешь ли быть верным другом и висеть рядом с ним.
— Висеть! — произнес Пау, голос его поднялся до писка. — Я не сделал ничего дурного, только доставлял ему письма. Притом всего два.
— От кого были эти письма? — спросил Беренгер.
— От его матери, и только. Она бедная вдова, посылать письма ей не по средствам, поэтому она отправляла их в Барселону с кем-нибудь из знакомых, а потом я забирал их, когда нам… когда сеньору Хайме приходили документы, которые требовалось доставить сюда.
— Бедная вдова, вот как? — сказал епископ. — Думаю, ее можно описать и по-другому, но ладно. Значит, он приходил и забирал их?
— Нет, — ответил Пау, — не приходил. Я относил их Раймону. В городе был какой-то его знакомый, с которым они поссорились, и он больше не хотел его видеть.
— Значит, ты относил ему письма в финку?
— Один раз. Или мы встречались на склоне холма, прямо за мостом.
— И там ты рассказывал ему о всех завещаниях, которые составлял сеньор Хайме, — сказал капитан.
— Нет, — возмущенно возразил Пау. — Я рассказал ему только о завещании сеньоры Магдалены, так как нашел странным то, что в нем говорилось, а Раймон сказал, что на месте Луки поддался бы искушению добавить белены в очередную порцию лекарства для желудка, и мы посмеялись над этим, потому что, разумеется, он бы ни за что этого не сделал.