Приручить единорога (Странное предложение)

— Непал… — повторила Жанна, чувствуя, как слабеют ее ноги. — Ну конечно, Непал…

— Что с тобой, Жанна? — обеспокоено спросил Сэнтин, впиваясь взглядом в ее внезапно побледневшее лицо. — Ты стала белой, как простыня.

Жанна видела, что все гости смотрят на нее, и на всех лицах написано вежливое недоумение или беспокойство, но ей было все равно. Она и гости Сэнтина как будто находились на противоположных концах длинного черного тоннеля, от стенок которого эхом отдавалось «Непал, Непал…».

— Прошу меня извинить… — пробормотала она непослушными губами. — Я действительно что-то не очень хорошо себя чувствую.

В следующее мгновение ноги сами понесли ее к двери. Жанна не видела ничего вокруг, и только благодаря какому-то внутреннему инстинкту она сумела не упасть и не налететь ни на кого из столпившихся в вестибюле гостей.

— Жанна!

Повелительный оклик Сэнтина настиг ее у самого выхода, но не сумел пробиться сквозь ледяной туман, который обволакивал ее со всех сторон. Жанна толкнула дверь и оказалась на парадном крыльце. Резкий ночной ветер холодом ожег ее пылающие щеки, но она не почувствовала этого, как не почувствовала колючек и ветвей, которые цеплялись за платье и хлестали ее по лицу, когда она бежала через сад, сама не зная куда. Жанна почти ничего не видела в темноте и не имела перед собой никакой цели, но она не слишком удивилась, когда кусты неожиданно кончились, и она увидела перед собой обрыв. Небосклон был усыпан крупными августовскими звездами, и темнеющая на его фоне беседка показалась Жанне надежным убежищем от всех неприятностей и невзгод. Не раздумывая, она взбежала по ступеням и, откинув в сторону тяжелый полог, пробралась внутрь словно искалеченный зверек, вернувшийся в родную нору зализывать полученные им жестокие раны.

4

Подобрав под себя ноги, Жанна свернулась клубочком на мягком сиденье скамьи и, отперевшись на отполированные перила беседки, смотрела в звездную темноту ночи. На небе появилась полная луна, и лед, сковавший ее, начал понемногу таять, как Жанна и боялась. Боль в груди становилась все сильнее; она была почти физической, и от этого лунный диск начинал двоиться и расплываться у нее перед глазами. Возможно, впрочем, виноваты в этом были горькие слезы, которые текли по ее лицу, и Жанна была бессильна их остановить. Она и не хотела. Кто-то должен был плакать в этом жестоком мире. Кто-то, кому не безразлично, что тигры почти истреблены, что гордые фламинго остались только в заповедниках, что в реках дохнет отравленная рыба, а в океанах нефти стало едва ли не больше, чем воды.

— Я так и знал, что найду тебя здесь, — мрачно произнес Сэнтин, появляясь в беседке. Смокинг по-прежнему сидел на нем безупречно, но волосы были взъерошены, а грудь тяжело вздымалась, словно он только что совершил пробежку. — Не будешь ли ты так добра объяснить мне, что это, черт возьми, на тебя нашло?

Жанна не ответила, и он осторожно приблизился и сел рядом с ней. В полутьме беседки Жанна видела, что он внимательно смотрит на нее, но впервые за все время их знакомства его близость не пробуждала в ней ощущения настороженности. Можно было подумать, что рядом с ней сидит не человек, не мужчина, а бесплотный призрак.

— Ты видел, какие у нее красные ногти? — Как кровь — всхлипнула она не в силах выкинуть из головы эту потрясшую ее картину.

— У кого? У Сильвии? — с ноткой нетерпения уточнил Сэнтин, и на лбу его появилась легкая морщинка. — Прости, но я не понимаю, при чем тут ее ногти. Конечно, на мой взгляд, они немного ярковаты, но тут уж ничего не поделаешь. Дамы в ее возрасте тяготеют к ярким краскам.

— «Что же осталось от мощи твоей?

Сила ушла, брат, из острых когтей…» — процитировала Жанна [2] , и слезы потекли по ее лицу, а горло перехватило новой судорогой. — Они так красивы, но их осталось так мало! Джунгли без тигров уже не джунгли…

2

Р. Киплинг. Книги Джунглей. Пер. Н. Гиляровского

— И поэтому ты так расстроилась? — нахмурясь, спросил Сэнтин. — Потому что Сильвия Уотермен настолько дурно воспитана, чтобы щеголять в палантине из шкуры тигра?

— А ты представляешь, сколько тигров нужно убить, чтобы сшить такую накидку? — взволнованно спросила Жанна. — Чтобы так точно подогнать эти черные полосы и оранжево-красный мех? — Голос ее надломился. — Ты хоть знаешь, сколько вообще тигров осталось в мире?

— Боже мой, да ты, кажется, плачешь! — удивленно воскликнул Сэнтин и, протянув руку, бережно взял Жанну за подбородок и заставил приподнять голову, так что серебристый лунный свет заблестел в ее полных слез глазах и на мокрых щеках. — О, дьявол!

Он привлек ее к себе, и Жанна безвольно уткнулась лицом в его накрахмаленную сорочку. Теперь она слышала, как часто и хрипло он дышит, и как мерно стучит его сердце.

— О, дьявол! — повторил Сэнтин, и Жанне почудились, что в его голосе она слышит неподдельное отчаяние и странную беспомощность.

Сама не отдавая себе отчета в своих действиях, она обняла его обеими руками и покрепче прижалась лицом к его накрахмаленной манишке. От Сэнтина веяло такой несокрушимой надежностью и силой, что Жанна начала понемногу успокаиваться.

— Значит, эти шкуры привезли из Непала, — снова всхлипнула она, но уже без прежней горечи. — Неудивительно, что это заняло столько времени. В Непале находится самый большой тигровый заповедник в мире, и браконьерам приходится действовать очень осторожно, чтобы не попасться. Но у Гарри Уотермена было много денег… — Она потерлась щекой о грудь Сэнтина, не замечая, что его рубашка стала влажной от ее слез. — Он заплатил им столько, что они отважились на риск. Интересно, сколько он заплатил бы за большую бескрылую гагарку?

— Ты не могла бы перестать плакать? — глухо спросил Сэнтин и неловко погладил ее по спине своей большой рукой. — Черт, я этого не выдержу!

Его пальцы поднялись к затылку Жанны и стали осторожно разминать сведенные судорогой мышцы шеи.

— Кстати, сколько может стоить эта бескрылая гагарка?

— Нисколько, — ответила Жанна слабым надломленным голосом. — Это были крупные, медлительные птицы, немного похожие на пингвинов. В начале восемнадцатого века их убивали тысячами — ради их жира и ради яиц, которые считались деликатесом. Когда большая бескрылая гагарка стала редкостью и добывать ее в промышленных масштабах стало невозможно, в дело вмешались европейские коллекционеры. Музеи и любители платили бешеные деньги за тушки этих птиц, из которых можно было сделать чучело. Каждая шкурка, снятая по всем правилам, стоила сто крон, — огромные деньги по тем временам, но заработать эту сумму стало нелегко. Всюду, где отряды охотников когда-то убивали гагарок без счета, просто молотя дубинками по головам доверчивых птиц, от них остались одни лишь воспоминания. Только на маленьком островке Элди-Рок к северу от Исландии еще жили несколько пар бескрылых гагарок.

Но люди никак не оставляли их в покое. Агент, представлявший неизвестного европейского покупателя, предложил одному исландскому рыбаку по пятидесяти крон за каждую шкурку, и тот немедленно отправился в плавание, торопясь составить себе состояние… — Жанна с горечью улыбнулась. — Он и его спутники обшарили весь остров, но нашли только двух гагарок и придушили их. Шкуры они отвезли в Рейкьявик, чтобы получить причитающуюся награду, и никому не было никакого дела до того, что это были последние гагарки на Земле.

Жанна судорожно, со всхлипом вздохнула и ненадолго умолкла. Потом она сказала:

— Сотням видов живых существ угрожает сейчас поголовное истребление, и никому до этого по-прежнему нет дела. Похоже, людям совершенно все равно, а ведь удивительная красота дикой природы может навсегда исчезнуть.

— Тебе не все равно, — сказал Сэнтин и прижался губами к ее голове. — Я вижу, что тебе не все равно, — повторил он, сжимая в руке ее упругую шелковистую косу. — Черт побери, я этого не вынесу… Послушай, Жанна, неужели твоя бабушка не говорила тебе, что индейцы не плачут?