Приручить Генерального
Шрифт:
Поговорили с Раевским еще немного. Чисто по-человечески мне было его жалко: он полюбил не того человека, то бишь мою маму, а она вышла замуж за его друга, пока Полкан служил… Раевский до сих пор холост, водятся у него бабенки разные, мужчина он видный, но стоит только Антонине на горизонте с просьбой появиться, как от тех бабенок ни следа не остается, а Раевский принимает стойку “смирно” в ожидании, что хоть сейчас что-то получится…
А мама… Ну что, мама?
Вышла замуж за более перспективного, так настояли родители, быстро детишек завела и была всю жизнь горой за семью, за мужа… Может быть,
Теперь вроде все благоволит, но я знаю, знаю эти мыслишки мамы: “А что подумают люди? А куда нам на старость лет? Только позориться, Раевский!”
Слышал, знаю…
Вернулся в больницу, там ждали хорошие новости: операция прошла успешно, мама будет пока в реанимации, если все хорошо, завтра переведут в обычную палату.
Пускать отказались! Ну и ладно, жива и слава богу! Первая операция за шестьдесят с небольшим лет, выкарабкается!
Телефон тренькнул сообщением:
“Хер тебе, а не дозвон, Дубинин. Маме привет. Пусть запасется валидолом напару со своей подружкой, акулой пера. Мы всех лицемерных сучек выпотрошим в суде за вмешательство в частную жизнь, клевету и подкуп! Чао, амиго!”
У меня глаза на лоб полезли: это что такое?! Марфа написала?
Она, конечно, бывает острой на язык, но чтобы настолько…
Непохоже!
Глава 42
Глава 42
Марфа
Первой звонить Дубинину не хотелось. Вот еще! С подачи его мамы, уверена, на меня ушат грязи вылили, а еще отчитываться перед этой семейкой должна, что ли?! Вот еще!
— Я выйду на свежий воздух, девочки! — схватила куртку и выбежала.
В домашних тапочках, тонких-тонких, в одной пижаме.
На улице так свежо, легкие на разрыв от приступа кислорода. Я сделала несколько кругов вокруг домика, заглядывая в окна Сенечка спорила о чем-то с Виолой в гостиной.
Очередной круг, я почти совсем замерзла, когда увидела спешащую к домику мужскую фигуру. Волосы торчком, рубашка пузырем за спиной, и рюкзак болтается на одном плече.
— Ага, спасибо, спасибо, мой золотой. Я буду должен, тебе все самое интересное и вкусное достанется! — запыхавшийся голос Павлуши.
Из горла вырвался писк, я замахала руками. Он заметил меня и подбежал, обняв.
— Ну как ты?
От Павлуши пахло куревом, потом и немного колой.
— Ты как здесь оказался? Эй… Я думала, ты не в городе.
— Ты же знаешь, слухи быстро расходятся! Мне шепнули, я бросил все и примчался. Дорога треш…
Я присмотрелась к глазам друга — красные, воспаленные.
— Так, дай мне отлить с дороги, я останавливался только бак заправить. Потом я весь твой, — чмокнул в висок. — Расскажешь!
***
Побыла на улице еще немного, начала подмерзать, мысли так и вились в голове словно клубы дыма, перетекая из одной в другую.
Из домика выбежала Сенечка, с теплым халатом, накинула мне на плечи и обняла.
— Пошли! Там твой ужасный друг прилетел! — затараторила. — Бардак развел, вонючий рюкзак свой кинул прямо на стол!
Сбил на меня чашку с чаем, разлил его на мои любимые шортики! — наябедничала.— Сень, Павлуша просто спешил. Подумаешь, разлил чай. Отстираешь шорты, и все. Или новые купишь.
— Думаешь, только в этом дело? Чай был горячий, я к себе в комнату пошла переодеться, и снова он, тут, как тут. Уже без трусов, мокрый! Типа залез в душ и вспомнил, что полотенце забыл взять, а моя комната ближе всех к ванной. Бесстыжий, фу… Неужели без него хотя бы один разочек нельзя, а? — сложила ладошки умоляющим жестом.
Я закивала, отстраненно подумав: Сень, давно пора бы привыкнуть, что ли. Павлуша, он такой…
Часто выводит из себя и еще чаще тех, кто на него реагирует.
Сеню смущает распущенность Павлуши, тот и рад стараться. Кажется, сегодня будет нарочно Сеню доставать, чтобы переключить внимание с моих проблем на кое-что другое.
***
Немного позднее Виолу отправили спать, Сеня тоже клевала носом. Павлуша выглядел сильно уставшим, но бодрился при помощи кофе и достал сигареты, собираясь покурить.
— Только в домике не кури, Виола в положении, не дыми при ней. Пошли на веранду, — предложила я.
— Поспать не хочешь?
— Пока не могу, потом… — закусила губу. — Пока потряхивает. Вроде давно все это пережила, но сегодня что-то нахлынуло, черт его знает.
Закутавшись в плед, забралась на стул с ногами. Друг курил, пил кофе, скроллил ленту, отпускал комментарии.
— Что будешь делать?
— Не знаю, может быть, махну в Тай? Давно не была… Хочу в самую глубокую нору забраться.
— Вот еще! — возмутился друг. — Это моя вина! — вздохнул сокрушенно.
— Ты-то здесь при чем?
— Я должен был догадаться, как только запахло нафталином. Широкова, — назвал фамилию журналистки, — Мадам уже в возрасте. Профи старой закалки остались в прошлом, их теснят молодые. Это неизбежность жизни. Кто-то находит себя в другом и рад тому, что имеет. Кто-то пытается удержаться на плаву. Вроде этой… суки старой. В блогеры она подалась, но не очень успешно. Ее обзоры никому не интересны… В журналистике она сто лет не выстреливала чем-то годным и острым. Вот, схватилась за тебя. Кто-то подал на блюдце интересную, хайповую тему, она будет высасывать ее до последней капли. Это ее хлеб и последний шанс бомбануть. Так что не жди от нее снисхождения или честных поступков. Мстить будем? Можем ответочку пульнуть…
— А зачем? Я не придерживаюсь этой тактики. Какашками в ответ кидаются только обезьяны в зоопарке.
— Выглядишь расстроенной. Мстить не хочешь. Что мне сделать, чтобы ты улыбнулась?
— Мы собирались в спешке, я не взяла с собой ничего для работы… Порисовала бы, знаешь. Может, съездишь? Ключи у тебя есть.
— Да не вопрос. Сеньку в помощницы возьму, — добавил.
— Зачем ты ее достаешь? — усмехнулась.
— Пусть почаще нос высовывает из своих звездных прогнозов, вот зачем. Девица-красавица, одна из вас нетраханная осталась. Глядишь, встретит кого-нибудь и свои звезды увидит в реале во время оргазма, пусть не робеет! — подмигнул. — О… Вот еще, не сказал, эта Широкова — школьная приятельница некой Пахомовой Антонины Вячеславовны. Пахомова — девичья фамилия. Замужняя…