Пришедший из тьмы

— Ну, что скажешь, Григорич? — тихо спросил Сергей и услышал еще более тихое: — А мы тебя ждали…

Обернулся. «Студент» — тот самый, что объяснял некогда суть Анастасии Ивановой-Потоцкой, — улыбался и внешне был крайне приветлив. Позади стояли еще трое — эти были крутые амбалы, не лица, а рожи, готовые, как и всегда, впрочем, к последнему и решительному бою.

— Зачем медальон разбили? — миролюбиво спросил Сергей.

— Аналитики вычислили, что ты придешь с ним общаться. Мы на всякий случай. — Он протянул наручники: — Ваши пальцы, товарищ, пахнут ладаном…

— Хорошо, товарищ… — Сергей протянул руки.

«Студент» начал надевать наручники.

— Слушай… А ты в самом деле? Общаться пришел?

— В самом деле.

— Пошли, — вмешался один из амбалов. — Еще рапорт писать, то, се, тыры-мыры, фуе-мое… Айда!

Сергей ударил «студента» головой в лицо, тот отлетел, амбалы подняли его, поставили, отряхнули и словно стая волков бросились на Сергея.

— Смотрите, товарищи… — Сергей поднял руки с наручниками вверх и развел. Наручники лопнули, оставшись на запястьях бесполезными браслетами. — Товарищи, — продолжал Сергей. — Мне не нужно лишних трупов. Я вам объясняю: идите домой и помалкивайте. Не пришел я. Так и запишите.

Они стояли напротив, словно три быка с налитыми кровью и яростью глазами и ногами, которые отдельно от каждого, сами по себе, сучили и рыли кладбищенский песок. Сергей понял: они в ступоре, «объяснять» бесполезно.

Из «фуэте» его левая нога вышла в лицо тому, что стоял справа. Удар был беспощадный…

Сел на продольный шпагат и достал центрального: кулаком в промежность.

Левый испугался, это было видно по тому, что парень замедлил, растерялся и попытался ударить Сергея антипрофессионально: носком ботинка в голову, как футбольный мяч. «Пыром» — так это называлось когда-то…

Поймал ботинок, закрутил винтом, амбал грохнулся. Голова его, словно арбуз, с треском наделась на пику оградного прута.

Все было кончено, оставалось только задать вопрос Сильвестру…

Подошел к могиле и долго всматривался. Потом лег на холм и вытянулся, прижавшись ухом к земле. Так он лежал недвижимо несколько минут, и вдруг глухой гул или скрежет, едва заметно донесшийся из-под земли, сложился в бессмысленную фразу: «иди… к стенке… кататься». И — смех. «Ха-ха-ха…» — это прозвучало наиболее достоверно и явственно.

Сергей встал. Что ж… Может быть, все это — только воображение? И оно сработало остро и точно из-за необычности обстановки? Все может быть…

Оттащил всех четверых к разоренному и разворованному склепу, перенес под спуд. У «студента» в кармане нашлась портативная рация, включил и сразу услышал раздраженный вопрос: «Почему молчите, отвечайте! Сохраняйте бдительность и крайнюю степень осторожности! Фигурант очень опасен, очень!».

— Я — фигурант, — улыбнулся Сергей и щелкнул тумблером на передачу. — Внимание! Важное сообщение для руководства Первого главного управления Комитета госбезопасности Советского Союза! Дорогие товарищи и друзья! К вам обращаюсь я! На немецком кладбище, в склепе семьи Эрландер находится опергруппа, которой было поручено обеспечить задержание! Группа в помощи более не нуждается. От лица службы и от себя лично благодарю всех, кто не справился с порученным делом.

Рацию он аккуратно засунул в карман «студента». Дорога к финалу была открыта…

Таня выбежала из дома художника сразу же, едва он только подъехал. Еще не рассвело, тьма стояла густая, плотная, как занавес, только одно окно пылало оранжевым пламенем и черный силуэт рисовался посередине, словно восклицательный знак. Таня помахала рукой, в окне ответили, и свет погас.

— Если я сейчас вернусь, — осторожно начала Таня. — Там… Да?

— Да, — Сергей вздохнул. — Над нами чужое небо, девочка, а под ногами — чужая земля…

— Что же тогда наше? — беспомощно спросила Таня.

— Новая земля и Новое небо, и Иерусалим Новый, он уже спускается с неба, и ждать осталось совсем недолго.

Серый рассвет вставал над городом, безнадежный и грязный рассвет. Они въехали в знакомый двор. Таня посмотрела на Сергея:

— Вечность прошла… Мне кажется, что это уже не мой дом.

— Тебе не надобно грустить. Когда все кончится — твоя жизнь будет продолжаться. Она станет лучше, чем была, и ты тоже изменишься. Я хотел бы приготовить тебя: ты проснешься завтра как ни в чем не бывало, обыкновенные заботы одолеют тебя, ты никогда не вспомнишь более…

— О тебе… — Таня поняла.

— Обо всем. Не жалей об этом. Живой должен жить.

— Ты говоришь загадками.

— Завтра. Это ведь совсем недолго, потерпи.

Поднялись на лифте, на площадке, притулившись к стене, сидела Зоя. Увидела и, раскинув руки, как крылья, бросилась к Сергею.

— Се-е-е-ре-жеч-кааа! — вопила она. — Мама сошла с ума! Я не знаю, что и думать, с работы оборвали телефон!

Сергей с трудом оторвал ее руки:

— Зайдем в квартиру…

В коридоре Зоя начала кружиться и напевать:

— Я все-е-еее по-ня-ла… Я — о-бо-жа-ю те-бя! Лю-у-блююю… — подскочила, схватила за плечи: — Мама сказала, что я очень изменилась за эти дни! Мы сварили твой любимый борщ! С ветчиной! Она плавает в тарелке, словно остров надежды! Мама провернула мясо. Котлеты будем делать вместе. Это ведь все, о чем ты мечтал когда-то?

Таня слушала, и на ее лице проступал ужас. А когда бывшая школьная подруга шепотом проворковала: «Мы с мамой перебрали твои подушки. Ни одного комочка! Перышко к перышку, пушинка — к пушинке!» — Таня заплакала.

— Агния Феоктистовна — здоровы ли? — дурацким голосом спросил Сергей.

— Мама все время плачут. — Зоя ответила во множественном числе — видимо, проснулась генетика. — Мы плачем вместе. Я вижу, что это — правда!

— Что «правда»?

— А то, что она, — Зоя величественно вытянула указательный палец, — твоя любовница! Девка! Ты растоптал самое святое, что у нас было! Нашу любовь! Гуляешь от жены? С кем? С нею? Да ее вся школа на чердаке трахала! Ее военрук трахал! И старший пионервожатый! И секретарь комитета комсомола из 7 «Б», ты понял? Где, где диван, на котором вы творили гнусность, лучше сама покажи, — она вцепилась Тане в волосы, — я все равно найду!

С трудом оторвав любимую (черт ее знает… Вероятно, тот Сергей, из Третьего управления КГБ, и в самом деле любил ее? Впрочем, это остается вис нашего повествования) от Таниных волос — надо отдать должное Тане, она не издала ни звука, — Сергей сказал грустно:

— Я думаю, ты ошибаешься. Вряд ли этот парень из 7-го «Б» был способен на такое…

Она что-то отвечала — он не слышал. Он летел в лестничный колодец, черный, без дна и равнодушно ждал удара, который все это прекратит. И сквозь сумрак, небытие прорвались к нему слова, странные, надо сказать… «Я его спрашиваю: „Ты где?“ Отвечает: „В Каире, третий секретарь. Поедем со мной?“. Представляешь? Я понимаю, что он шутит, а у самой…», — «Ну и что? Секретарь… — это уже Таня. — Какая разница? Разве в этом дело?»