Пришельцы с Земли
Шрифт:
— Как к работе, — сказал Кеннеди, — возможно, довольно интересной.
Темные глаза Сполдинга, казалось, буравили его насквозь. С издевкой он повторил:
— Просто как к работе? Интересной работе?
А разве у меня может быть какое-то другое отношение?
— Это самая крупная сделка со времен Иуды, и ты понимаешь это столь же кристально ясно, как и я, — сказал Сполдинг с издевкой, акцентировав любимое выражение Вацински. — Неприкрытый захват стратегически важной территории. А мы должны продать это публике в надлежащем виде.
— А разве имеет значение, какой именно товар мы продаем? —
— Тед, я хочу выйти из игры.
— Отказаться от работы по контракту?
— Нет, совсем уйти из фирмы, — сказал Сполдинг.
Кеннеди некоторое время молча жевал, затем спросил:
— Почему ты все это мне рассказываешь?
— Мне надо с кем-нибудь поделиться, Тед. И я чувствую, что тебе можно верить. Думаю, ты в глубине души на моей стороне. Уверен, Мардж тоже. Она сможет убедить тебя.
— Не надо о Мардж, — сказал Кеннеди со сдерживаемой злостью.
Сполдинг, несмотря на его 28 лет, был сущим молокососом. Некоторые максималисты так и не взрослеют, не в состоянии признать, что жизнь, по существу, есть набор компромиссов внутри компромиссов, среди которых надо вертеться.
— Ты действительно собираешься уйти из фирмы из-за этого контракта?
Сполдинг был так бледен, что казался больным:
— Я собирался уже давно. Сделка следовала за сделкой, но теперь затронуто слишком многое. Грязная игра, Тед, я пытался не вмешиваться ни во что такое, но им понадобилось вытащить меня из четвертого класса и втравить в это дело. Зачем?
— Может, они хотели проверить, как ты будешь реагировать.
— Хорошо, они увидят, — резко заявил Сполдинг. — Я старался вставить слово на сегодняшнем утреннем совещании у Вацински. Кстати, я защищал твое предложение, хоть сам-то ты сдался. Ты видел, как меня поставили на место. Основной ход действий был намечен заранее, Тед.
Кеннеди был спокоен. Он сверхаккуратно смахнул соус с тарелки, думая про себя, что страсти Дейва его не задевают, что он лишь из любопытства выслушивает рассказ Спеллинга о терзающих того муках совести.
— Ты не продумал все это до конца, Дейв. Куда пойдешь? Ты уже не мальчик. Тебе 28 лет, а не поднялся выше четвертого класса. Диноли, вне всякого сомнения, тебя внесет в черные списки. И ни за что тебе не устроиться нигде по нашей линии или в рекламе.
— Я и не стремлюсь. Было бы глупо удрать от Диноли и попасть в такое же по сути заведение, разве что поменьше масштабом.
— И в другом месте тебе тоже не удалось бы устроиться. Диноли — человек влиятельный. И ему не нравится, когда люди уходят от него, проработав всего три года, — сказал Кеннеди.
— Ты не понимаешь. Я не желаю устраиваться на службу. Мне всегда хотелось стать писателем, Тед. Теперь у меня есть шанс.
— Сценаристом
на видео? У Диноли и там рука. Он тебя…— Нет, не на видео. Я имею в виду писать книги, Тед.
И тут только Кеннеди понял, что глаза Сполдинга сверкали не только юношеским задором, но и светились фанатической убежденностью.
— Книги? На них не проживешь, — сказал Кеннеди. — Разве возможно существовать, имея две или три тысячи в год? Да и то, это в случае, если тебе сразу повезет.
— Мне бы хватило, если так, — пожал плечами Сполдинг. — А ты что, жениться не собираешься? Разве ты никого не имеешь на примете?
— У меня есть любимая, — спокойно ответил Сполдинг, — но она может подождать. Она уже и так давно ждет.
Кеннеди внимательно вгляделся в худое, по-особому напряженное лицо молодого человека.
— Ты больше никому в агентстве не намекал, что собираешься уйти?
Сполдинг покачал головой.
— Я надеялся, что на сегодняшнем утреннем совещании что-нибудь можно будет изменить. Но ничего не вышло.
— Послушай, Дейв. Подожди немного. Неделю, две, может быть — месяц. Не решай в спешке, — Кеннеди сам себе удивлялся, зачем он так старался убедить Сполдинга остаться, ведь тот абсолютно не подходил для работы в «С. и Д.», которую к тому же ненавидел. — Подумай еще немного о своем шаге, прежде чем его совершить. Как только ты уйдешь от Диноли, пропадешь навсегда.
Сполдинг в задумчивости опустил глаза. После долгого молчания сказал:
— В чем-то ты и прав. Продержусь две недели. Хотя бы для того, чтобы еще раз попытаться изменить ведения контракта к лучшему. Если же ничего не выйдет, я уволюсь.
— Разумное решение, мальчик. — Кеннеди сразу же пожалел о вырвавшемся покровительственном обращении «мальчик», но было уже поздно.
Сполдинг ухмыльнулся:
— А ты-то уж тут навсегда устроился? Купился целиком и полностью за добродетели Лу Диноли?
— Он, конечно, не святой, — сказал Кеннеди, — но и я тоже. В наше время святость не окупается. Но я сохраню свое место. И смогу жить со спокойной совестью.
— Ну в этом я не уверен, — пробормотал Сполдинг себе под нос.
— О чем ты?
— Нет, ничего, — быстро откликнулся Сполдинг. — Снова болтаю лишнее. Дурная привычка. Он дружелюбно улыбнулся: — Спасибо, что не пожалел для меня времени, Тед. Ты мне очень многое прояснил. Я тебе действительно благодарен.
Прозвучал гонг, означающий, что время обеда закончилось. Сполдинг дотронулся до руки Кеннеди жестом признательности и заспешил прочь, сунув по дороге пустой поднос в зев мойки.
Кеннеди направился следом более степенно, рассеянно оставив пластмассовый поднос на транспортере посудомоечной машины. «У меня нет никаких иллюзий, — признался он себе. — Я вовсе не фанатично привержен к агентству, как Хоген. Считаю, что некоторые наши дела тут дурно пахнут. Этот контракт, в частности. Но нет ни малейшего шанса выступить против. Тот, кто высунется, только получит по голове вдвое больше и вдвое быстрее».
Неожиданно он ощутил прилив жалости к Сполдингу. Остается только пожалеть человека, кому совесть не дает покоя. Этот мир не для совестливых, мрачно подумал Кеннеди, направляясь к своему столу, чтобы приняться за набросок ганимедской кампании.