Пришелец
Шрифт:
Серёга, Кротов и Мелков исполнили требование Пришельца - отвязали от батареи медсестру и поднесли её, связанную по рукам и ногам, к двери. Выражения их лиц были уже изменены, словно им хотелось удовлетворить любопытство - выглянуть за дверь, но они чего-то боялись; ещё страшнее было задать подобный из вопросов Пришельцу.
Пока кляп приглушал вопли старшей медсестры, которую Пришелец выволакивал в коридор, открыв дверь так, чтоб никому из 713-й палаты ничего не удалось увидеть из того, что происходит в коридоре седьмого этажа, девять девчонок в 714-й играли в карты. Вообще-то, трое играли, остальные
– Чё-то Жанка не возвращается, - проговорила Инна (спортсменка) скорее сама себе, чем своей подруге, Инге.
– Понравилось ей там, что ли?
– А может сбегать кому-нибудь за ней, - отозвалась Инга, тоже, с таким видом, будто разговаривала с потолком.
– Вот, - произнесла третья участница игры, 13-летняя Зина Короленко, - пусть Наша Маша и сходит на разведку, - с улыбкой посмотрела она в сторону Нашиной. И все как по команде приковали взгляды к Нашей Маше, белой вороне 714-й палаты. Даже двое оставшихся спортсменок прекратили игру, чтоб изобразить на лицах искусственные улыбки, дожидаясь от Маши ответа.
– Нет, - скованно ответила та (её голос всегда был скованным и неуверенным в себе, даже с родителями).
– Не надо.
– Почему же не надо?
– Не нравится мне этот новичок, - ответила она как через нехочу.
– Наверное, не вернётся Жанна оттуда. Надо про неё забыть, и самим не выходить из палаты.
Инна бросила карты и поднялась с кровати.
– Ты куда?
– спросила её Инга.
– Да надоела мне уже сегодня эта дура, - кивнула она на Нашину, - пойду за Жанкой, чтоб это лялякало заткнулось.
Говорила она тихо, чтоб Наша Маша ничего не слышала, и не могла знать, куда собралась идти эта девушка. Но Маше слышать совсем ничего и не надо было; она хоть и выглядела закомплексованной неудачницей, но под "маской" имела совершенно иной облик, и вместо того, чтоб прислушиваться к тому, о чём шепчутся за её спиной девчонки, она могла обыкновенно обо всём догадаться хотя бы по внешним признакам, необязательно при помощи интуиции. Просто эта патологическая закомплексованность помещала её в своеобразную невидимую оболочку, сквозь которую человека видно, но не слышно (не слышно, например, о чём думает его душа); эта оболочка всю Машину жизнь приковала к несвоей тарелке. Но Маша не завидовала раскованным людям, которые побороли неуверенность в себе, взобрались на высокую трибуну и высказали всё наболевшее (пока они высказывались, большая и высокая трибуна заслоняла им глаза, так что откуда эти потерявшие застенчивость люди могли знать, что их глас вопиющего в пустыне со стороны выглядит как трепотня со стенкой, ведь громкий раскатистый голос этих людей заглушает собой царящую вокруг тишину); она понимала, что такое кривой гвоздь, и что иногда его лучше ещё больше искривить.
Инна вышла за дверь и… вся палата моментально погрузилась в чарующую тишину…
…Продолжалось это не долго, пока за дверью не послышались восторженные возгласы Инны, "О! КЛАСС!!! ЗДОРОВО КАК… КЛЁВООО!!".
Инга тут же подскочила к двери, дёрнула за ручку, но дверь не открывалась…
– Ингочка, потерпи пока, - донеслось из-за двери, - не выходи из палаты… а не то ты… ОООО!!!…охереешь…Тут такое!…
Инга стояла перед дверью так, словно умела смотреть сквозь неё; как баран перед новыми воротами.
Но вот дверь открылась и в палату вошла совершенно голая Инна. На теле её повреждений никаких не было видно. Она вошла и вид её был такой, словно ей что-то необходимо было захватить с собой.
– Инка, ты чё?
– уставились все на неё, кроме, разумеется, Нашиной.
– Девчонки, у вас бритвочка есть?
– спросила она суетливым
– Да что такое?
– не понимали те, - объясни ты толком.
Инга в это время, как марионетка, полезла в тумбочку, распаковала "Gillette" и несла подруге, пока та бормотала что-то вроде, "прекрасно, но очень тяжело со всех сторон: давит - невозможно вытерпливать".
– Молодец, Ингочка, - взяла та у неё распакованную бритву и… с каким-то облегчением полоснула себе по венам…
– Ты чё, сдурела!!!
– завопила Инга сквозь взвизг всей палаты. Одна только Маша не визжала.
Инга схватила двумя руками подругу за запястье, поливающее тёмно-красной жидкостью обнажённое тело Инны. Но та вырвалась из её рук, - у неё ещё хватало сил, - шепча, "не мешай мне, я улетаю в рай".
– Это наверняка Говлинович, - пыталась объяснить всем Наша Маша, игнорирующая свой робкий, противный (ей самой было противнее всего мира) голос, - он без кишков. Мне этой ночью страшный сон про него приснился, но я не стала его рассказывать - думала не сбудется. А он - наоборот - сбылся.
– Говорила она не слышащим её девчонкам с перекошенными от ужаса лицами.
– И он за всеми нами пришёл, этот Говнович. Не надо было вчера с него трусы снимать!
Часть вторая
– Не, ну ты ж знаешь весь лес! Что ты мне говорил! А теперь я не то что опоздала на Санту-Барбару; вообще заблудились!
– пилила сестра брата.
– Объехали бы на трёх автобусах, как всегда…
– Я ведь не миллиардер, - попытался тот вставить хоть словечко, - на автобусников работать! Кормить их, дармоедов!
– Жадность фраера сгубила!
– затыкала она ему рот.
– Никогда больше с тобой никуда не пойду! Надо же, пошла с неудачником. Заблудились в результате в трёх соснах!!!
– Я не неудачник.
– А кто же ты!
– насмехалась она над ним.
– Двадцать два года, а он всё ещё живёт с мамой - с папой!
– Но ты-то тоже с мамой - с папой живёшь, - отпарировал он.
– А мне ещё девятнадцать, я ещё молодая. А тебе давно уже пора. Работаешь всё на своём заводе, как придурок, и у мамы клянчишь деньги…
– Я писатель, - повторял он ей каждый раз, как она начинала его на подобные темы доставать, - и на заводе мне удобнее работать, там часто нечего делать и много свободного времени. А если я женюсь, то и завод придётся сменить на какую-нибудь утомительную херню, и писать некогда будет.
– Тоже мне, писака!
– усмехалась она в ответ всякий раз.
– Ты хоть бы людей не смешил! Кто будет читать твои враки!?
– Это не враки, - продолжал он повторять одно и то же, - а фантастика!
– Да хоть сказки, - отвечала она ему то же что и раньше, почти слово в слово, - хоть фэнтези, но во всём должен присутствовать здравый смысл. А у тебя сплошное враньё и никому ненужная, безынтересная галиматья. Эти твои тщедушные рассказики даже в гроб с тобой не положат; тьфу-тьфу-тьфу, конечно, но чего не бывает; только одно место ими вытерут…
– Смотри-ка!
– перебил он её.
– Больница!
– Сквозь деревья проглядывалось старое знакомое девятиэтажное здание. В детстве он раза четыре там лежал.
Сестра тоже узнала это небезызвестное во всём городе здание.
– Куда ты меня завёл, идиот?! Как мы теперь домой попадём?!
– Она помнила, что от больницы до ближайшей автобусной остановки дальше чем до луны пешком; от ближайшей автобусной остановки до их дома - дальше чем пешком до солнца.
– Ты смотри!
– не обращал он внимание на "идиота", хотя в другой ситуации обязательно сделал бы своей сестрёнке словесное замечание, - больница-то изменилась! Корпус её смотри что напоминает…