Пришелец

— Мдя,… Очень существенный пробел в твоём образовании! Не знать основ. Уж «Утопию» Томаса Мора и «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы ты должен был бы знать. А как диалектическое дополнение к ним, тебе просто как воздух нужно прочитать «Дивный Новый Мир» Олдоса Хаксли. Или хотя бы притчу-сказку «Скотный двор» Джорджа Оруэлла. Многое бы понял. Хотя… они пока ещё ничего не написали. Так что придётся мне тебе их опусы пересказать, — назидательным тоном подвёл итог мысленной беседе Макаров. А после, завтра утром, пойдёшь в библиотеку и возьмёшь «Утопию», «Город Солнца» и обязательно — «Государя» Макиавелли.

— Макиавелли? А его-то зачем? Чем мне может быть полезен труд этого негодяя? — с возмущением подумал Бронштейн. Этого политика, прославлявшего грязные приёмы?

— Вот идиот! — возмутился «дух». Судишь о труде, не прочитав его! Макиавелли, будет тебе известно, написал не много ни мало… «букварь» политика! И когда он его «ваял», то предварительно взял на себя труд проанализировать жизнь и поступки известных в то время великих, великих в том смысле, что при них была крепка власть государства, политиков — сенаторов Древнего Рима, королей, вождей успешных восстаний. Тиранов, таких как правители Турции и азиатских государств, о жизни которых было известно. Вот «выжимку» из их дел Макиавелли и «сваял». Хотя тоже, много чего не учёл, я тебе это растолкую во время чтения его опуса.

— Макаров, если ты из будущего, то должен знать о моей судьбе, — сменил тему разговора Бронштейн. Сам же говорил ранее, что читал обо мне в книге.

— Понятно, тщеславие заговорило, — с подколкой ответил «дух». Матвей смутился, его смятение хорошо ощущалась.

— Что ж, могу тебя обрадовать.

— То есть я в будущем известен?

— Мне известно о четырёх талантливых молодых учёных из двадцатых годов этого века — ты, Ландау, Гамов и Иваненко. Вы оставили заметный след в физической науке. Ландау даже стал нобелевским лауреатом.

А вот тебя, Матвей, расстреляли, как врага народа в тридцать восьмом году.

— Почему?!! — в вопросе Бронштейна зазвучало неподдельное потрясение. Я никогда не был врагом революции!!!

— Ой, ли? — ехидно возразил «дух». Ты идеи Троцкого разделяешь?

— А причём здесь товарищ Троцкий? Он между прочим, один из вождей революции в России! Так что мне непонятна связь между объявлением МЕНЯ врагом народа и приверженностью выдвигаемым товарищем Троцким идеям.

— Ишь, как ты взвился! — снова с ехидцей в голосе прокомментировал Макаров. Товарищ Троцкий! Идиот! Гусь свинье не товарищ, а хорошая закуска! Какой он тебе товарищ, ты же для него никто, и звать тебя никак! По крайней мере пока.

— Товарищ Троцкий — идейный вдохновитель РЕВОЛЮЦИИ, — неожиданно в мысленном голосе Бронштейна зазвучал металл. У него Ленин учился!

— Мдя,… — снова непонятно крякнул «дух». Как запущена болезнь межушного ганглия,… Пионеры юные, головы чугунные! Ты же, Бронштейн, о Троцком, ну нихрена же не знаешь! О его целях, истинных и декларируемых. О том, чьи же на самом деле интересы Троцкий, или по отцу и матушке — Лейба Бронштейн, защищает, даже иногда сам того не зная. Не буду тянуть волынку, с товарищем Троцким случится то же, что и с некоторыми вождями Великой Французской Революции. Во время термидора. Объявят его и товарищей, разделяющих его взгляды, врагами народа.

Турнут Троцкого ещё до окончания этого десятилетия из центрального комитета, затем из партии и страны.

А ты, голова садовая, в разгар борьбы с «троцкизмом», написал письмо, с воззванием к «революционным» рабочим, с призывом свергнуть власть центрального комитета партии и Сталина! Что автоматически означало по тогдашним законам смертную казнь. И это было ещё неплохо, ибо сесть во время диктатуры Сталина, на «двадцатку», как, например, получилось у Варлама Шаламова, было равносильно попаданию в АД! «Колымские рассказы» Шаламова я тебе расскажу обязательно, в качестве «прививки» от политической идиотии.

Матвей Бронштейн молчал. В нём бешено боролись три чувства — злость адепта на «брехню еретика», любопытство, и обида. Помолчав, Бронштейн наконец подумал:

— Так что, всё напрасно?! Всё окажется кучей г. на?

— Вот торопыга! Сложнее всё оказывается, чем ты думал, Матвей Бронштейн. Знаешь, как реально в России революция произошла? И кто на самом деле был движущей силой?! Вот тебе, Матвей Бронштейн, не кажется странным, что до тысяча семисот девяносто третьего года победоносные восстания, чисто народные, были редкостью? А после — как грибы после дождя стали случаться? А?

— Ну и в чём здесь дело? — скептически и обиженно подумал Бронштейн.

— А дело в том, что на Земле, а наша цивилизация по факту является глобальной уже, как раз к концу восемнадцатого века появился ещё один полюс силы — объявившие о своей независимости Североамериканские Колонии. И они как огня боялись, что на усмирение их восстания европейские страны, чьи интересы в колониях на североамериканском континенте оказались ущемлены, могут послать объединённое войско. Вот что бы этого не произошло, они и поступили так, как поступают дальновидные соседи в деревне со своим разбогатевшим односельчанином, дабы он мироедом не стал, — поджигают ему дом. А соответственно, будущие янки стали «поджигать» дом европейцев, — «педалировать» революции в странах, наиболее им угрожающим. После Англии самым грозным противником могла стать Франция, вот её и сделали революционной. Как? Впрыснув нужным политдвижениям в Старом Свете «финансовую» инъекцию.

— Угнетатели, Бронштейн, за века угнетения накопили массу приёмов, как не дать народу бунтовать победоносно. И в первую очередь, это правило держать народ в бедности и невежестве. Так что бы оружия у народа не было, и сделать он себе его не мог. Вот тогда с интересами простых людей и можно не считаться. Правящие классы всегда озабочены сохранением, прежде всего физического превосходства над угнетаемыми. Причём эта стратегия настолько была эффективной, что чего-то другого до конца восемнадцатого века и не нужно было. Поэтому, власти во Франции оказались не готовы к вооружённому восстанию. Ударив в «болевые центры» власти, повстанцы, чьи финансовые проблемы были решены заокеанскими «благодетелями», откупорили военные склады. Вооружили народ. В результате произошло то, что мы знаем как Великая Французская Революция.

— Ну а что с этой точки зрения произошло в России? Территория России, её природные богатства — лакомые куски для европейских стран. И Североамериканские Штаты, и Британия, и особливо Франция — у неё куча кредитов в бывшей России пропала, а также медные рудники на Балхаше, были весьма и весьма заинтересованы поделить «русский пирог». Ибо мест на Земле, неосвоенных и неподконтрольных уже не осталось. На чём, кстати, Германия погорела, тем, что опоздала к разделу мира.

— Поэтому все массовые политические партии в России, оппозиционные царской власти, были, в конце концов, поставлены на содержание финансовыми воротилами. Эсеры оплачивались американцами, эсдеки — англичанами. И не только они, а и другие сколь-нибудь значительные партии тоже. Естественно не за лозунги «построения нового общества», а за вполне конкретные экономические обязательства. Чем кстати, и объясняется нерешительность тех же, например эсеров, в земельном вопросе. Почему эсеры выдвинули лозунги «земля — крестьянам, фабрики — рабочим», но реально вопросы не решали? Потому что это им запретили их забугорные хозяева. Ибо земелька русская и фабрики с заводами ими уже были учтены и просчитаны. И лишних проблем с новыми исконно русскими владельцами им было не нужно.

И тут, в разгар февральской революции на политическую сцену выходят большевики. Карликовая, но сплочённая партия. Карликовая потому, что её лидеры на услужение забугорным хозяевам не шли. Не все конечно. Тот же «товарищ Троцкий» например, должен был сыграть роль «бульдозера американского неоколониализма», расчистив своей «перманентной революцией» поле игры американским буржуям на европейском континенте.

Тем не менее, большевики реальной силы не составляли, ибо им нечем было платить своим агитаторам. Так как любая политическая деятельность это, прежде всего деньги. Даже не оружие, как это было ещё совсем недавно.