Пришлый. Книга 1

– У нас тут смерд решил в бойцы податься, – заржал разряженный, – наверно оголодал совсем от своих трудов смердных, ноготков подзаработать решил.

– А я думаю, господин, что это он так кротов хочет извести: высунется крот из норки, а он кидь в него ножичком.

– Смотрите, сейчас натренируется и вам, охламоны, конкуренцию составит, а потом может за него ноготков платить будут больше чем за мастера из братства меча. Вот повыгоняю вас скоро, а его за место вас возьму. Он же наверно один пятерых стоит. Пойдешь ко мне на службу, смерд?

Он смотрел на меня с ехидной усмешкой. Смотрел свысока как на блоху. Как будто я ему что-то должен, как будто я никто. По нему было видно: он привык, когда перед ним лебезят и господинкают. А мне все это уже осточертело, мне надоело пресмыкаться. Я всю жизнь пресмыкался: перед преподавателями, перед милиционерами, перед гаишниками. Любой, кто чувствует власть, может тебе нахамить или тебя оскорбить, а ты должен перед ним расшаркиваться, иначе не получишь справку какую-нибудь или там зачет, или мент тебя загребет, не потому что ты виноват, а потому что он может это сделать – у него на это власть есть. И ведь все, кто каплю власти получит, все пытаются ее показать, все ее демонстрируют. Надоело. В своем мире я не мог набить рожу ни менту, ни гаишнику, ни даже билетерше в метро. Сделать это, означало испортить всю жизнь приводом, а то и тюрьмой. Тут же не было ни милиции, ни судов, но и жизнь потерять не хотелось, поэтому тон мой был нейтральный:

– Шли бы вы по добру, по здорову дальше. Я человек мирный. Мне не нужны неприятности, – процедил я сквозь зубы.

– Ночью разговор был бы совсем другим, – пронеслось в мозгу.

– Мне кажется, или этот смерд не выказал к нам должного уважения? – сказал знатный.

– Так и есть, господин. Совсем эта голытьба распоясалась. Он даже не назвал вас господином.

– Эй! Смерд! Ты что же со мной неуважительно разговариваешь? Может, ты меня не уважаешь?

– А за что я тебя должен уважать? Ты, что герой, какой? Или, может, мудрец великий? – ответил я, чувствуя, что делаю большую ошибку. Но поделать со своей злостью уже ничего не мог. Накипело.

– Ты, смерд, должен уважать меня за то, что я сильнее. Ибо из покон веков заведено: слабый с уважением относится к более сильному.

– Оставь своих амбалов и иди сюда. Тогда и посмотрим, кто из нас слабый.

– Ты, смерд, сдурел совсем. Зачем же мне идти к тебе, если у меня в подчинении есть бойцы? Они и есть моя сила. А у тебя только твоя собственная сила. Вот сейчас и посмотрим, чья сила переломит. Я научу тебя уважению. А ну, ребята, взять его! Только не убивать. Я хочу, что бы он всему своему смердному роду рассказывал, какой ему урок преподал господин Дерзек ла Плаж де Пристол.

После этих слов приспешники Дерзека, вынув оружие, двинулись на меня.

Врешь, не возьмешь! Выхватив ножи, я стал медленно отступать. Можно было бы конечно попытаться кого-нибудь прирезать, но тогда мне точно не выжить. Надо было просто продержаться как можно дольше на ногах. Просто для успокоения совести, все-таки этот ряженый петух ла Плаж сказал им, чтоб меня не убивали.

А вот и первая атака: тычек на уровне груди – я легко отпрыгнул от меча на безопасное расстояние. Тычок в бок, с другой стороны: почувствовал, как сталь неглубоко зашла под кожу. Третий тычок мне удалось отвести ножом. Потом за всем уследить было уже сложно – мечи летели со всех сторон. Что-то удавалось отбить, от чего-то увернуться, но добрая половина выпадов противника протыкала мою кожу. Минут через пять такой пляски я уже был весь в маленьких ранах, и вся одежда была в крови.

Да эти ублюдки просто играют со мной, они надо мной издеваются, дошло до меня. Ярость затуманила мозг, в глазах блеснули слезы злости и обиды. Я бросился вперед, пытаясь достать хоть кого-нибудь, не обращая внимания на мечи.

Веки были тяжелыми, и открывать их было чертовски трудно, но я справился. Я был все еще на поляне, вокруг меня стояли мои враги. Один из бойцов де Пристола зажимал рану на плече.

– Достал, – подумал я удовлетворенно.

– Очнулся все-таки, я уже думал до завтра проваляется. Саданул-то я ему здорово, – сказал подраненный, – а удар наручем – это вам не голой рукой.

– Ну что, блаженный? Теперь ты понял кто сильнее? – елейно проговорил знатный выродок.

– Да пошел ты, гнида!!! – выкрикнул я, потирая затылок.

– Видно урок тебе не впрок, – зло процедил Дерзек, – ребята, а ну-ка воткните ему его ножечки в ноги – пусть до дома ползет. Тогда, может, поумнеет. Пусть знает, что его призвание от рождения – ползать передо мной и подобными мне.

Двое оставшихся невредимыми охранников подобрали оброненные мной ножи и, дьявол, вонзили их мне в ляжки до половины лезвия. Боль заполнила все.

– Я думаю на сегодня с тебя достаточно. Теперь ты долго не забудешь господина Дерзека ла Плаж де Пристола. Ну а если этого урока показалась мало, то можешь зайти ко мне домой – третий дом по улице Радуги. Там я тебя вообще смогу на мелкие кусочки порезать, – декламировал он мне с ехидной усмешкой.

– Зачем адрес сказали, господин? Он же блаженный, может и в самом деле придет, – забеспокоился подраненный.

– На это и надеюсь, – заржал разряженный урод и направился проч.

Сил ответить ему у меня уже не было, их хватало только на то чтоб не кричать от боли. А приду к нему я обязательно, только дожить бы до темноты.

Глава 7.

Первым делом нужно доползти до каких-нибудь кустов и там спрятаться. Не хватало еще, чтоб кто-то нашел меня в таком состоянии. Ножи нельзя вынимать ни в коем случае, иначе истеку кровью – значит надо ползти медленно и осторожно, чтоб не цепляться ножами за траву. Каждое движение приносило боль, на каждое последующее сил уходило все больше. Ползти пришлось метров двадцать, пока я не завалился в какой-то овражек с плотно растущим кустарником. Пока полз, я проклял все: свою дерзость, свое высокомерие, свою гордость, свою глупость и, главное – свой длинный язык.

Если не двигаться, то боль в ногах вполне сносная – терпеть можно. Но кроме ног у меня было изранено все тело: раны хоть и не глубокие, но болючие и кровоточащие. Самый простой и легкий выход был отрубиться до вечера, но спасительное забытье все не приходило. Оставалось только попытаться как-то отвлечься от боли.

Судя по поведению этого высокородного садиста, люди, имеющие тут хоть небольшой вес, ни во что не ставят людей статусом ниже. Интересно, вмешались бы стражники, если б увидели, как меня тут мутузили? Очень сильно в этом сомневаюсь – слишком уж свободно вели себя мои мучители. Не оглядываясь по сторонам. Хорошо если служивые просто предпочли бы не заметить, а то могли бы и в местную тюрячку забрать, обчистив по дороге.

Из этого всего складывались не самые радостные выводы: закон здесь на стороне тех, у кого больше ноготков.

Нет, а чему я удивляюсь? Как будто в мире, из которого я пришел по-другому. Выходит, что люди везде в большинстве своем жадные властолюбцы и от мира, в котором они живут, это не зависит. Стремление к справедливости есть лишь у тех, кто не может склонить весы в свою сторону. Ну, то есть, ни денег, ни связей нет. Я сильно сомневаюсь, что человек, имея возможность склонить весы правосудия в свою сторону, ради справедливости пожертвует этой возможностью и сядет в тюрьму, ну или там штраф заплатит. Вряд ли человек вообще сделает себе или своим родственникам что-либо в убыток исключительно из чувства справедливости. Человек по своей сути существо эгоистичное, готов плевать на все законы и на всю справедливость: кто-то плюет ради себя, кто-то ради семьи, но плюют все. Выходит все хотят жить не по справедливости, а по правде, а правда у каждого своя. А некоторые не только сами живут по своей правде, но и других пытаются принудить жить по ней. А хочешь жить по своей правде, надо идти и добиваться ее. Моя правда сегодня в том, чтоб отплатить некому знатному молодому человеку за боль и унижение, которое я испытал. И он за это заплатит, чего бы это мне не стоило.