Пришлый

Но особенно его привлекали церкви: там воздух звенел не испуганно-истерической, но благостной и покойной, и очень питательной для него, энергией. Там он, продлевая удовольствие, медленно плавал над паствой, или сквозь неё, или — высший пилотаж! — сквозь алмазики слёз на щеках, манившие его блеском (его пролёт обыкновенно осушал влагу и рождал улыбки), и замирал над местами, откуда на одной ноте разноязыкой многоголосицей пронзительно неслось неслышное:

Спаси…

Сохрани…

Прости…

Исцели…

Верни…

Помоги…

И он купался в мучительном наслаждении, потому что ЭТО! БЫЛО! ХОРОШО!…

Мысли молившихся, мысли, которых он не понимал, объединяясь в конгломерат, наполняли его счастьем — и новыми силами, новым желанием действовать, двигаться, и он взмывал под своды храма и, под гулко гудящее снизу:

И изрек Бог слова сии, говоря: «Я Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства, да не будет у тебя других богов пред лицем Моим…»

носился туда-сюда, колошматясь об стенки купола и едва не взрываясь от восторга бытия и упоения сопричастности — совсем как в давние времена, когда он был мал и несформирован, но очень уверенно делал то, для чего и был создан.

Amen.