Пристань желтых кораблей. [сб.]

Замыкали труппу старик Семенов — Гаспар — и оружейник Просперо, он же Гоша Иванов. Старик Семенов бежал последним по причине возраста и утери очков. Гоша–Просперо прикрывал отход. К его рукам были по-прежнему прикреплены громоздкие пластмассовые цепи, и он размахивал ими вокруг себя, распугивая сельчан. Под удар никто еще не попал и в легкости цепей не убедился, так что моральные потери преследователи несли серьезные.

Когда одна из цепей оборвалась и со свистом унеслась в темноту, потерявший чувство пространства и времени Просперо выхватил из-за пояса бутафорский одноствольный пистолет и пальнул из него в толпу.

С махаловского милиционера сбило пулей фуражку. Милиционер выматерился и крикнул:

— Боевики вооружены, граждане! Призываю вас блокировать их отход!

После чего бросился в сторону сельсовета — видимо, за табельным пистолетом. Однако махалов-ские мужики, воодушевленные азартом, продолжали преследование. Просперо, отшвырнув дымящийся пистолет, заорал:

— К столовой, товарищи! Отступаем к столовой!

Его послушались. Даже Толстяки сменили направление и устремились к сельской столовой, где их пару часов назад кормили борщом и вареной картошкой. Вслед им неслись камни и оскорбления, но гвардейцы из массовки, чувствуя, что сходят с ума, дали несколько залпов из фанерных винтовок, распугав преследователей.

На столовской кухне тем временем происходил погром. Артисты под предводительством Тутти–Суок переворачивали вверх дном посуду, заглядывали в кастрюли и сковородки. Наконец, вычерпав из самой большой кастрюли остатки вчерашнего борща, Тибул обнаружил, что дна у кастрюли нет.

Первым в черную кишку подземного хода прыгнул отважный Просперо. За ним последовали Тибул и Тутти–Суок. Двух Толстяков пропихнули сквозь скользкую от томата и разваренной капусты кастрюлю верные гвардейцы. Потом опустили на связанных вместе фартуках Второго Толстяка, нежно придерживающего живот.

Последними в подземный ход спустились близоруко щурящийся доктор Гаспар и главреж с помре­жем. Вокруг шеи Игоря Константиновича фривольным шарфиком была повязана сдувшаяся кукла. Впрочем, руки куклы еще сохранили остатки упругости и упрямо цеплялись за обрез кастрюли. С полузадохнувшегося помрежа сняли куклу и выбросили обратно, в кухню.

Там она и осталась дожидаться разгневанных махаловцев — среди рассыпанной пищи, дымящихся одноствольных пистолетов, выпавших из кармана Тибула листовок и прочей бутафории.