Пристанище

– Так, а день недели?

– А это зачем?

– Откуда мне знать, мало ли. Не одно и то же – свалить в среду или в субботу.

Оливер улыбнулся.

– Вторник.

– Вот видишь? Ты в курсе, что по статистике больше всего преступлений приходится на субботу?

– Да ладно тебе.

– Я серьезно. И на декабрь.

– Семейные рождественские сборища располагают, – усмехнулся Оливер. – Но напомню тебе, что мы сейчас обсуждаем не преступление.

– Да, но у исчезновений тоже может быть какая-то закономерность.

– Возможно, но в этом случае день недели значения не имеет. Так мы ничего не добьемся.

– Это что еще за настрой, – нахмурился Майкл. И бодро продолжил: – Так, ладно, давай пройдемся по фактам. Гильермо был военным… прости, он военный, и сейчас ему сорок один. Верно?

– Верно.

– Когда ему было двадцать девять, его командировали в Басру. Из Ирака он вернулся еще до окончания военной операции и был среди тех, кто свидетельствовал против своих товарищей и командиров, обвиняя их в пытках и расправах… Жуть, конечно, но вам он наверняка подробностей не рассказывал?

– Никогда.

– Так, что там дальше… Гильермо в полной жопе и решает спасать мир в духе харе кришны.

– Господи, какой ты идиот. Что еще за “в духе харе кришны”? – невольно рассмеялся Оливер.

– Ну это мое определение. Ладно, он заделался волонтером, сотрудничал со всякими неправительственными организациями по всему миру, вы периодически теряли его из виду, потому что ему в голову не приходило позвонить родным, и объявлялся он непредсказуемо. В общем, вел себя как полный мудак. – Майкл жестом остановил Оливера, порывавшегося что-то сказать: – Все, успокойся, я же не говорю, что он мудак, в смысле, полный идиот. Понятно, что это просто последствия войны и прочего дерьма.

– Травматический невроз, если точнее.

– Вот-вот. На момент исчезновения у Гильермо уже целую вечность не было никаких отношений, насколько нам известно, а лондонские друзья ничего о нем давным-давно не слышали, потому что последние года три-четыре он спасал китов и прочих зверушек неведомо где.

– Спасал китов, работал на “Международную амнистию”, сотрудничал с ЮНИСЕФ и с Born Free [13] .

– Born Free? Британцы? Это ведь они борются с нелегальной торговлей дикими животными?

13

Born Free Foundation (Фонд рожденных свободными) – фонд защиты диких животных.

– Они самые. А также он сотрудничал с Гринписом и еще одной британской организацией, Earth Action [14] , слышал про такую?

– Разумеется. – Голос у Майкла теперь звучал серьезно. – Но чего он хотел? Искупить свое военное прошлое? Спасти мир?

– Наверняка что-то в этом духе. Думаю, для него это был способ жить согласно принципам, которые он выбрал, вернувшись из Басры.

– А вы с родителями в эту благородную систему ценностей явно не вписались.

14

Некоммерческая сеть, устраивающая всевозможные акции по всему миру, направленные на привлечение внимания к глобальным проблемам, объединяет почти 3000 организаций, а также самых разных людей, от актеров до политиков.

Майкл тут же пожалел о сказанном и взглядом попросил у Оливера прощения.

– Ладно. Если настаиваешь, – Оливер встал, – я расскажу, что знаю, а доктор Ватсон может делать записи в своем блокноте.

Майкл кивнул:

– Начинай.

– Тогда слушай. Гильермо обычно прощался с нами, когда уезжал на свои “миссии”; говорил, куда направляется, в каком проекте участвует, мы только не знали, когда он вернется, ну и когда позвонит, чтобы сообщить, что у него все в порядке. Поначалу он довольно часто звонил родителям, но постепенно звонки становились все реже, он все больше уходил в себя. Со мной он почти не общался. Если честно, он меня вообще избегал. Не знаю почему. Потом он внезапно объявлялся – на Рождество или просто так, без предупреждения. Единственной связью был мобильный, который он постоянно держал выключенным. Если нам было нужно поговорить с Гильермо, мы отправляли ему сообщение, и в самом лучшем случае он перезванивал через несколько дней.

– Заботливый сын.

– Человек с посттравматическим расстройством.

– Ты же сказал – невроз?

– Ну какая разница. Мне продолжать?

– Да, пожалуйста.

– За несколько дней до своего исчезновения Гильермо позвонил маме с Лансароте и объявил, что занят новым очень важным проектом, который займет много времени, и что штаб-квартира проекта находится очень далеко от Лондона. Кажется, что-то [15] связанное с окружающей средой, но больше он ничего не сказал.

15

Один из Канарских островов.

– И какого дьявола твой брат делал на Лансароте? На пляжах валялся?

– Нет, конечно. Ты не помнишь?

– Ох, боже мой, дружище, я же тогда был в Париже, а вы не сразу придали этому значение, сначала думали, что очередная его вылазка…

– Да, правда, извини. Ты тогда готовился к экзаменам в Парижской консерватории, верно?

– Именно, – ответил Майкл, не скрывая гордости.

– И жил тогда вроде бы… с Пьером? Кстати, что-нибудь о нем слышно?

– Ну ты и зануда. Я сейчас занят только музыкой. И вообще-то мы о твоем брате говорили.

– Ладно, прости.

– Давай уже дальше.

– Ну, короче, Гильермо отправился на Канарские острова, чтобы встретиться там с представителями пяти некоммерческих организаций, которые занимались проблемами окружающей среды. Они готовили акции против разработки нефтяных месторождений, испанское правительство как раз собиралось одобрить эти разработки. Он даже рассказал мне о некоторых исследованиях, они хотели представить их правительству вместе с моделью устойчивого энергетического развития на основе возобновляемой энергии… Да ты и сам знаешь про все эти аргументы экоактивистов.

– И это последнее, что о нем известно?

– Нет. Последнее, что я знаю, – он побывал на нескольких встречах в Лансароте, а потом объявил коллегам из Гринписа, что ему нужно срочно уехать из-за нового проекта, а вот куда уехать – не сказал.

– Но ведь не пешком же он с острова ушел. Его данные наверняка сохранились в каком-нибудь аэропорту.

– Если бы! Полиция проверила все рейсы после того, как Гильермо попрощался с товарищами, но его данных нигде нет. В аэропорту Арресифе знают, что надо сообщить, если вдруг мой брат появится там.

– А если он вовсе не покидал Лансароте? Напился и свалился со скалы. Ну или спутался с какой-нибудь девкой, та оказалась проституткой, и сутенер пришил Гильермо…

– Притормози свое буйное воображение. Ты как будто уверен, что он мертв.

– Я не уверен, просто не исключаю такой возможности, Оливер.

Молчание друзей было сродни темной пропасти, дна которой не видно. Наконец Оливер вздохнул.

– Понимаю, но как же звонок. И еще я чувствую вот здесь, – Оливер указал на сердце, – что это не так, что он жив.