Притяжение Андроникова
Шрифт:
Потом появилось телевидение. Тут уже случилась реальная влюблённость в этого человека, и в мой отроческий пантеон, состоявший из Игоря Ильинского, Эраста Гарина, Аркадия Райкина, а также Вадима Синявского, Алексея Хомича и Константина Бескова (трое последних стали кумирами после триумфальной поездки «Динамо» в Англию и Швецию) вошел Ираклий Андроников.
Лицо его всегда светилась улыбкой любви. Причем было ясно ощутимо, что любовь эта имеет два равноправных адресата: героя (героев) рассказа и зрителя. Фигура Андроникова не отличалась ни выдающимся ростом, ни идеальным телосложением, но я не помню, не знаю людей со сходными данными, которые обладали бы таким изяществом и артистизмом во всём – в движениях, в чувстве сцены, в неслыханном мастерстве подачи текста, где невероятная выразительность фразировки сочеталась с идеальной дикцией.
И эта манера Двигубского в полной мере проявилась в его работе с Андрониковым. А поворот сюжета, благодаря которому мне удалось «живьем» увидеть Андроникова и, так сказать, вкусить его искусство, заключался вот в чём.
Двигубский, как и я, работал в это время (середина шестидесятых) на киностудии «Союзмультфильм». И в благодарность за сотрудничество с этим художником Ираклий Луарсабович согласился приехать на студию, показать фильм и повстречаться с работниками студии. Просмотровый зал был переполнен, и когда кончился фильм и зажегся свет, зрители фильма увидели перед собой героя фильма – приветливо улыбающегося, в безупречном костюме, белой рубашке с накрахмаленным воротничком и элегантном галстуке, завязанном широким узлом – то есть не так, как завязывали его молодые пижоны, называвшие галстук «селедкой», а так, как завязывали его интеллигентные люди Москвы и Ленинграда, унаследовавшие эту манеру от своих предков. Когда мы, сидевшие в зале, посмотрели влюбленными глазами на Андроникова, то он, без всяких просьб или намеков, обратился к публике: «А сейчас, если хотите, я расскажу вам…» Не помню, что именно рассказал тогда Андроников, но помню, что зал взорвался благодарным возгласом и аплодисментами.
Андроников, выступающий перед публикой, – это зрелище незабываемое ещё и потому, что помимо наслаждения многообразным мастерством артиста, вы наслаждались созерцанием того, с какой полнотой и блеском воплощаются у вас на глазах сами понятия «талант» и «призвание».
Позже я узнал, что уникальный дар Андроникова-имитатора высоко ценил такой строгий в своих оценках Мастер, как Мейерхольд. Давая артисту указание имитировать манеру всем известного персонажа, Мейерхольд, если его не устраивал актерский показ, говорил: «Пойдите к Андроникову, пусть он обучит вас этой технике».
Я знал, что искусством Андроникова восхищался также любимый ученик Мейерхольда и мой Учитель – Эраст Павлович Гарин. Я записывал Гарина, когда делал мультфильм «В мире басен». Фильм этот не хотели принимать в Главке (так сокращенно называли Главное управление по кинематографии), и Гарин, которому фильм очень понравился, решил предпринять что-либо в его защиту. И вот однажды я прихожу к Гариным и слышу ещё из передней, как Эраст Павлович раскатистым голосом, каким начинающие артисты обычно тренируют дикцию, произнесением скороговорок, громко произносит: «Луар… Лаур… Лаур… Луар…» Я решил, что Эраст Павлович собрался в туристическую поездку во Францию и разучивает названия французских рек. Но на всякий случай, войдя в комнату, спрашиваю:
– Что это за упражнение Вы проделываете?
– Да вот, – отвечает Гарин, – разучиваю (именно так он и сказал: разучиваю) отчество Андроникова. Хочу ему позвонить, рассказать ему про Ваш фильм – пусть посмотрит. Ему, как специалисту по русской литературе, думаю, будет интересно…
Не помню, звонил ли в этот раз Эраст Павлович Ираклию Луарсабовичу. Но вот пришел черед и мне уже по другому поводу, набравшись храбрости, обратиться к Андроникову. Я задумал тогда фильм по рисункам Пушкина. Сценарий фильма в Главке отказались утверждать и даже формулировку для этого придумали: «По причине несоответствия специфике мультипликации». Чиновники всегда знают, что чему соответствует, а что – нет.
Ну ладно, чиновники. Но известные литературоведы-пушкинисты – Д.
Благой, Т. Цявловская – также подозрительно посматривали на идею мультфильма. Дело в том, что они кормились, в прямом и переносном смысле, от попыток атрибуции пушкинских рисунков и научной трактовки этих доказательств, а чаще – сомнительных предположений. Естественно, иной подход к пушкинской графике, трактующей её прежде всего в образном плане, казался им чуть ли не кощунственным.Прочтя сценарий в моём присутствии, Ираклий Луарсабович тут же сел за пишущую машинку и написал отзыв, в котором говорилось, что при всем уважении к бесценным заслугам коллег, он поддерживает идею фильма и надеется, что студия сможет «подарить нас» оригинальным произведением. Оборот «подарить нас» из лексикона пушкинского времени произвел на меня и впоследствии на всех, кто знакомился с этим документом, неизгладимое впечатление.
Своим приходом я оторвал Ираклия Луарсабовича от излюбленного занятия – он остановил в проигрывателе вращение черного диска с симфонией Шостаковича. Но вручив мне напечатанную страницу, Андроников не выпроводил меня тотчас же, а велел милейшей Вивиане Абелевне нести к столу арбуз. Арбуз был неописуемо сладкий и неправдоподобно красный. Я в жизни не ел более вкусного арбуза, чем тот, которым угощали меня Андроников и его жена.
А меня, после многочисленных мучений, всё же запустили с фильмом, впоследствии увенчанным Государственной премией России.
Такова была сила слова Андроникова.
АЛЕКСЕЙ ПЬЯНОВ. Чугунок для гурьевской каши
Я нашел его, разбирая старый кухонный шкафчик, предназначенный на выброс.
Чугунок этот, заставленный кастрюлями, сковородками и прочей вышедшей из употребления посудой, не напоминал о себе более тридцати лет, хотя имел на это право, ибо с ним связана одна из страничек жизни удивительного человека – Ираклия Андроникова. Страничка, координаты которой точно вписываются в ныне широко и заслуженно известный литературный маршрут «Пушкинское кольцо Верхневолжья».
И координаты эти не случайны: в «Пушкинском кольце» есть и его, андрониковские, звенья, поскольку много лет он плодотворно дружил с «губернией Тверской», помогая и словом, и делом возвращать из забвенья еще полные живого и животворного тепла страницы истории древней русской земли, её культуры.
Читатель вправе спросить, какое отношение к сказанному выше имеет означенный в заголовке чугунок.
Имеет. Самое непосредственное…
Лето 1974 года оказалось для калининцев щедрым на «культурный урожай»: существенно приросло «Пушкинское кольцо» музейными экспозициями, новыми тропинками и большаками, обогатившими заповедный маршрут, неожиданными изданиями. Венчались все эти радостные события открытием в областном центре памятника поэту, созданного выдающимся скульптором Олегом Комовым.
Когда радостная суматоха торжеств по случаю 175-летия со дня рождения Пушкина улеглась на необозримых просторах страны, у бессменного председателя Пушкинского комитета Ираклия Луарсабовича Андроникова выдалась, наконец, возможность выполнить данное калининцам три года назад обещание: основательно попутешествовать «по гордым волсжким берегам».
Мне же снова выпало счастье сопровождать чету Андрониковых: Вивиана Абелевна без долгих уговоров согласилась принять участие в этом путешествии. Началось оно, как и следовало ожидать, с любимой Ираклием Луарсабовичем Старицы. На всякий случай напомню читателям истоки этой любви.
Летом 1942 года военкор Андроников оказался на Калининском фронте, неподалеку от древнего русского городка Старицы. Оказался не случайно: целью поездки была встреча с генералом Чанчибадзе Порфирием Георгиевичем. Личностью легендарной. Он к тому времени вышел из тылов противника и занял оборону на одном из важнейших участков Калининского фронта. Встреча эта позднее обернулась широко известным рассказом Андроникова «Генерал Чанчибадзе принимает пополнение».
Однако Старица для Ираклия Луарсабовича – не только героические годы войны, но и Пушкин, любивший этот городок, гостевание в котором зимой 1828 года неожиданно и так радостно обернулось для поэта стихами, «которые словно подбоченились, словно плясать хотят», – «Подъезжая под Ижоры», посвященные голубоглазой дочери старицкого исправника – Катеньке Вельяшевой, с которой отплясывал он вальсы на святочном балу…