Привал
Шрифт:
Сейчас Квидде сидел на корточках у самых носилок, держал в своих руках сухую горячую руку генерала и смотрел снизу вверх на хозяина дома и его семью.
— У меня просто не хватает слов, чтобы выразить нашу признательность за все, что вы для нас сделали, дорогой герр Циглер, — говорил он.
Перед ним стояли хозяин фольварка, его испуганная жена, его мать, древняя, глухая, неопрятная старуха, и дочь, некрасивая перезрелая девица, страдающая насморком.
Они стояли у стены, на фоне большой фотографии сына хозяйки, похожего на сестру своей невыразительностью и бесцветностью. Сын герра Циглера был в форме обер-лейтенанта немецкой армии.
У дверей
В открытые настежь двери было видно, как обросшие, обтрепанные офицеры фон Мальдера выносили оружие, боеприпасы, мешки с продовольствием. Слышались негромкие команды, короткие приказания — отряд спешно готовился к уходу в лес. Не было никакой суеты, беспорядочности, метаний. Все предельно четко, организованно. Чувствовались профессионализм и добротная выучка кадровых военных, которые в тревожной и опасной ситуации без тени сомнения пойдут на все.
— Мы не имеем права подвергать опасности ни вас, ни вашу семью, ни господина генерала, — сказал Квидде. — Позвольте еще раз поблагодарить вас за приют и добрый совет — я имею в виду лесной бункер, который вы нам показали...
На глаза герра Циглера навернулись слезы.
— Это был наш долг, — сказал он и обвел рукой всю свою семью, включая и портрет сына на стене.
Жена и дочь Циглера поспешно закивали головами в знак полного согласия. Старуха ничего не услышала и не поняла, кроме того, что нужно с чем-то немедленно согласиться. Она затрясла своей сухонькой головкой, внимательно глядя на сына — правильно ли она поступает.
Генерал превозмог боль и дурноту, приподнялся на локте и даже попытался улыбнуться Циглеру:
— Если я останусь жив, Пауль, я этого никогда не забуду...
— Я буду счастлив увидеть вас снова живым и здоровым, господин генерал, — поклонился Циглер.
Один за другим офицеры неслышно выскальзывали из дому. Во дворе зарычала и залаяла собака. Циглер виновато сказал:
— Она привязана.
— Ничего страшного, — ласково успокоил его Квидде. — Собака ведь может лаять по любому поводу, не правда ли?..
Он посмотрел на верзилу со снайперской винтовкой и наклонил голову. Тот сделал знак четверым офицерам, стоявшим за дверьми. Они тут же вошли в комнату и встали у носилок с генералом. Квидде встал в полный рост.
— Прощайте, Пауль, — сказал генерал. — И да хранит вас Бог.
— Мы будем ждать вас... Мы надеемся... — Голос Циглера дрогнул, и он бросил взгляд на фотографию сына. — Если когда-нибудь вы увидите нашего мальчика...
— Я обещаю вам, Пауль... — Генерал обессиленно откинул голову на носилки. — Герберт, вы записали номер части обер-лейтенанта?
— Конечно, конечно, — улыбнулся капитан Квидде.
Он дал знак четверым офицерам поднять носилки. Лейтенант в вязаной шапочке и верзила в русском ватнике неотрывно смотрели на Герберта Квидде.
— Вперед, — скомандовал Квидде офицерам, и те осторожно понесли генерала к дверям.
Сам Квидде, лейтенант в шапочке и верзила в ватнике на секунду задержались...
Немцы бесшумно скользили в редком перелеске. Лес был уже совсем близко, а там, в его спасительной сумрачной и сырой глубине, находился мало кому известный огромный заброшенный каменный бункер, построенный еще во время Первой мировой войны. В нем свободно могли
разместиться несколько десятков человек. Герр Циглер сам проводил капитана Квидде утром к этому бункеру и показал наиболее безопасную к нему дорогу.Генерала несли осторожно, пригибаясь, стараясь двигаться плавно, неслышно. Повинуясь только знакам, беззвучно менялись четверками на ходу. Освобожденные от носилок разминали натруженные, скрюченные кисти рук, занимали свое место в охранении, положив горящие стертые ладони на приклады автоматов. И все без единой остановки, без малейшей задержки.
— Где Квидде? — обеспокоенно спросил генерал и беспомощно оглянулся, но ничего не увидел, кроме голого, мелькавшего мимо него кустарника.
— Не волнуйтесь, господин генерал... Он сейчас догонит нас... — срывающимся от усталости голосом ответил кто-то.
Спустя несколько минут откуда-то со стороны к носилкам с генералом бесшумно пристроились гауптман, лейтенант в вязаной шапочке и молчаливый верзила.
— Герберт... Мой дорогой... Почему же ты отстал? Уж не загляделся ли ты на дочку хозяина? — спросил Отто фон Мальдер.
Квидде на ходу наклонился, почтительно поцеловал руку генерала и тихо произнес:
— Вы же знаете, что я не заглядываюсь на женщин.
Фон Мальдер ласково улыбнулся и погладил белокурого гауптмана по лицу. В такт шагам над ним колыхались серые, низкие, чужие облака. Они медленно уплывали назад, уступая место еще более серым, низким и плотным, без единого просвета, без малейшего клочка небесной голубизны... Он вспомнил яркую, теплую синь итальянского неба и закрыл глаза. Ему причудилась Венеция, покачивающаяся гондола, нежная россыпь мандолины и почему-то еле слышный собачий лай...
Во дворе фольварка герра Циглера огромный пес захлебывался злобным хриплым лаем. Он был привязан коротким сыромятным ремнем к небольшому колесному трактору и рвался как безумный. В ярости он грыз ремень, становился на задние лапы, крутил головой, хрипел в ошейнике, передними лапами старался стащить ошейник через голову и снова начинал грызть сыромятину.
Наконец ремень не выдержал и лопнул. Гигантскими прыжками собака помчалась к хозяйскому дому. У самых дверей она словно наткнулась на невидимую преграду. Шерсть на загривке у нее встала дыбом, она попятилась, и злобное рычание неожиданно перешло в жалобный, испуганный щенячий визг.
Из-под тяжелых дубовых дверей на каменные ступени медленно растекалась кровавая лужа. Пес заскулил, закрутился, стараясь не ступить в эту лужу, а затем уперся передними лапами в тяжелую дверь и распахнул ее, как делал это, наверное, сотни раз.
По проселочной дороге катился открытый трофейный «опель-адмирал». В нем рядом с шофером сидел командир танкового полка майор Мечислав Шарейко. Он был в комбинезоне и шлемофоне — только что пересел из головного танка в свою машину. Между ног у него стояла обычная танковая рация двусторонней связи с длинной антенной.
За ним шли его танки на исходные позиции для будущего наступления. Дел у Шарейко было до черта — нужно вывести танки на исходные, рассредоточить их, закамуфлировать, обеспечить личный состав питанием, ночлегом... Да мало ли дел у командира танкового полка, которому еще смерть как хочется вернуться в город хотя бы к вечеру!
По обочинам дороги тянулись повозки с переселенцами и беженцами. Плакали дети, кричали женщины, переругивались хозяева повозок. Шли по дороге оборванные югославы, болгары, венгры. Брела из концлагеря стайка еврейских женщин, закутанных в какие-то невообразимые лохмотья...