Приватная жизнь профессора механики

Лежали лоси у памятника Сталину и тогда, когда я первый раз посетил ЦНИИС. Я посчитал это хорошим знаком - Сталина я любил, а лосей - уважал. Поэтому я решительно пошёл к Фёдорову на четвёртый этаж второго корпуса ЦНИИСа, куда направили меня люди, развлекавшиеся с лосями у памятника. Фёдорова в ЦНИИСе знали все. Я дошёл до кабинета с надписью: 'Зав. лабораторией тов. Фёдоров Д.И.' и решительно вошёл в дверь. В кабинете, вопреки моим ожиданиям, стояли два стола, за которыми сидели два человека. Который из них - Фёдоров, я не знал. Поэтому я громким голосом и с кавказским акцентом спросил:

– Могу я видеть изобретателя 'ковша Фёдорова' - Дмитрия Ивановича Фёдорова?

Оба сотрудника вытаращили на меня глаза, как на диковинного зверя, кенгуру какого-нибудь. Тот, стол которого был у окна, осторожно сказал:

– Ну, я - Фёдоров, - а вы кем будете?

Я подошёл к столу Фёдорова. Мне бросилось в глаза, что памятник Сталину и лоси вокруг него прекрасно видны из окна кабинета Фёдорова. Я осмелел и, протянув руку, Фёдорову, представился:

– Гулиа!

Только намного позже я узнал, что грубо нарушил этикет - первым протянув руку старшему и более значительному человеку. А тогда я думал, что это - знак верноподданничества и уважения.

Фёдоров встал - он был худощавым человеком высокого роста. Сощурив глаза в хитрую и, казалось, язвительную улыбку, он быстро протянул мне свою руку.

Здесь надо, забегая вперёд, сказать, что у Фёдорова было необычное рукопожатие - так называемое 'фёдоровское'. Потом уже я слышал, что об этом знали все знакомые Фёдорова и подавали ему руку осторожно. Дмитрий Иванович медленно, но с необычайной силой начинал сжимать ладонь здоровающегося с ним человека, пока тот не взмолится, закричит или запрыгает. Наверное, поэтому Фёдоров встал и подал мне руку с явным интересом.

Но подобная же привычка была и у меня - я натренировал свою кисть до того, что ломал динамометры. Моим развлечением в Тбилиси было, подвыпив, бродить с друзьями-штангистами по Плехановскому проспекту и подходить к каждым весам, которые вместе с динамометрами ('силомерами') стояли там через каждый квартал.

На всех этих весах была одинаковая и устрашающая надпись: 'Медвесы'. В детстве я думал, что это какая-то страшная разновидность медведей и боялся подойти к весам. Но потом мне пояснили, что это сокращённо означает 'медицинские весы', и я перестал бояться весов.

Так вот, подойдя к очередным 'медвесам', я, указывал на динамометры, спрашивая:

– Сколько стоит?

– Пятьдесят копеек - один и рубль - оба!
– отвечал 'весовщик'.

Динамометров было два - один кистевой, а другой - для становой силы. Я платил рубль и тут же ломал оба динамометра, под хохот друзей и проклятия весовщика. Конечно, тут нужна была и сила, но главное - умение. Беря кистевой динамометр в ладонь, я безымянным пальцем незаметно отгибал набок хилую стрелку с её стойкой, а затем беспрепятственно сжимал динамометр до поломки. Предельная сила, которую показывал прибор, была 90 килограммов, а дальше стойка стрелки упиралась и не давала сжиматься прибору сильнее. Если убрать стрелку со стойкой, то 100 килограммов уже разрушали прибор - он с треском лопался. Но 100 килограммов - это для кисти очень много, лично я не знал других людей, которые развивали бы такую силу.

Со становым динамометром было ещё проще. Я не тянул рукоятку одними руками, где я мог развить тягу около 200 килограммов, а клал её на бёдра согнутых в коленях ног. После чего тянул рукоятку руками и отжимал её вверх бёдрами, разгибая ноги.

Раньше, годах в 20-х прошлого века, такой приём среди штангистов, назывался 'староконтинентальным', так можно было подтянуть огромные тяжести. Но позже этот приём запретили. Но 'весовщик', разумеется, не знал этого, да и ему все эти тонкости были ни к чему. Поэтому, развивая 'староконтинентальным' способом килограммов 400-500 тяги, я легко разгибал цепочку динамометра, и она рвалась.

Постепенно весовщики стали меня узнавать и начинали орать, лишь только наша весёлая компания приближалась к 'медвесам'.

А теперь перейдём к немой сцене моего с Фёдоровым рукопожатия. Сам Дмитрий Иванович и его сотрудник - Игорь Андреевич Недорезов (будущий мой большой друг) не сомневались в его исходе. 'Кавказский горец' должен был запрыгать и заорать от боли: 'Вах, вах, вах :' (Бакс, бакс, бакс :). Но когда Фёдоров стал сжимать мою ладонь, я, решив, что в Москве так принято, стал отвечать тем же. Дмитрий Иванович перестал улыбаться, и чувствовалось, что он затрачивал на пожатие всю свою силу. Я отвечал ему адекватным пожатием, причём, не меняя выражения лица. Пожать руку потенциальному благодетелю сильнее я не решался и правильно сделал. Но я понял, что такое в практике Фёдорова встречалось впервые. Он с достоинством убрал свою руку и ласково предложил мне сесть.

Начало было успешным, и я, оставив своё 'каказское' произношение, рассказал Фёдорову и подсевшему к нам Недорезову суть своего изобретения.

– Так, - произнёс Фёдоров, - мы будем изготовлять это хозяйство ('так' и 'это хозяйство' - были любимыми словами Фёдорова).

– Какой скрепер вам нужен?
– деловито спросил Фёдоров.

Я опешил от такого поворота событий и робко пролепетал:

– Да какой-нибудь самый маленький и дешёвый!

Фёдоров рассмеялся.

– Я считаю, что тут лучше всего подойдёт девятикубовый Д-374. В Центрстроймеханизации есть такие, они дадут нам один. На нашем опытном заводе мы откроем заказ. Чертежи-то у вас есть?
– спросил Дмитрий Иванович.

Я покачал головой; в принципе 'настоящие' чертежи для завода я и не умел пока делать. Студенческие проекты и рабочая документация для завода - вещи совершенно разные. Как пистолет и его муляж, к примеру.

– - Я приехал в Москву на соревнования и пока только ищу заинтересованную организацию. Но чертежи будут, обязательно будут!

– Считайте, что вы нашли 'заинтересованную организацию' - Фёдоров усмехнулся, - делайте чертежи и если они будут готовы даже через полгода, то это ничего. Вы знаете, что такое рабочие чертежи?

Я закивал головой, хотя понятия не имел об этом. Тогда для меня главным было не потерять доверия Фёдорова.

– А каким спортом вы занимаетесь?
– поинтересовался Фёдоров.

– Я - штангист, мастер спорта. Приехал на Спартакиаду профсоюзов от Грузии.

– Никогда бы не сказал, что вы - штангист! Вы же очень худы для штангиста. По рукопожатию я понял, что вы - не простой человек.
– Видите, Игорь Андреевич, - обратился Дмитрий Иванович к Недорезову, - я же всегда говорил, что у спортсмена всё получается лучше, даже наука, даже изобретательство! Студент с гор Кавказа - и такое гениальное предложение! Только спортсмен мог додуматься до такого!

Игорь Андреевич кивал, улыбаясь. Чувствовалось, что разговор на эту тему возникал у них не раз, и точка зрения Фёдорова здесь была ясна. На моё счастье, я дал ещё одно подтверждение этой точке зрения, и видимо, стал симпатичен ему.

Договорились на том, что я готовлю за осень рабочие чертежи моего устройства к скреперу Д-374, приезжаю весной в Москву, мы получаем скрепер, завод изготавливает устройство, и мы монтируем его на скрепере. А потом испытываем машину и : Испытываем успешно - хорошо, а неуспешно - плохо.