Приведен в исполнение... [Повести]
Шрифт:
— Держи… — Дорохов отдал наган и разрешение. — Какой еще мальчик? Кровавый? — И увидев, как сразу помертвело лицо Шаврова, произнес с испугом: — Да это же из «Годунова», я пошутил, говори толком.
Выслушав рассказ, он долго молчал.
— Дохлое дело, краском. Это ведь не просто бандиты. На сегодняшний день это самые опасные преступники в Москве. И мы о них ничего не знаем. Понимаешь — ни-че-го.
Подъехал старенький полуторный «фиат». Два милиционера с оханьем и руганью швырнули труп Зуева на грязные доски и чинно сели у кабины.
— Приглашения ждешь? — Дорохов помог своим забраться в кузов. — Давай…
Шавров влез и присел на корточки.
Улиц, по которым ехал «фиат», Шавров не видел. Тело стало непослушным, окружающее воспринималось нереально, точно сквозь зеленое бутылочное стекло. Петр исчез, пропал, и по всему было видно, что найти его будет очень и очень трудно, если вообще удастся…
Неподалеку от Страстной «фиат» свернул в переулок и остановился около двухэтажного особняка. Слева и справа темнели громады многоэтажных доходных домов. Один из них особенно выделялся своими размерами, и Шавров даже головой покачал от удивления: такого монстра он видел впервые… Вошли в особняк и поднялись на второй этаж, в кабинет. Обстановка в нем была добротная, тщательно подобранная, явно дореволюционного происхождения. Начальник — лет тридцати, в поношенном черном костюме-тройке спокойно выслушал доклад Дорохова и посмотрел на Шаврова:
— А вы что скажете?
Шавров повторил свою историю, словно заученный урок.
— В третий раз излагаю, — горько усмехнулся он.
— Ну, значит, и в последний, — подытожил начальник. — Потому что Бог троицу любит.
— Я неверующий… — хмуро возразил Шавров.
— Я — тоже, — кивнул начальник. — Дорохов, ты иди, пиши рапорт и свои предложения. Мне из МЧК звонят и из партийных органов, говорят — сам Владимир Ильич интересовался этим делом. Ты понял?
— Есть. — Дорохов ушел, и начальник снова уставился на Шаврова. Глаза у него были круглые и немигающие, как у кота.
— Краском, — начал он неторопливо, — я из твоего рассказа понял, что мои коллеги все тебе объяснили. И твои выступления про обожравшуюся часть населения я воспринимаю как детскую болезнь левизны, не более. Кто обожрался? Полпроцента, триста тысяч на круг, а мы работаем для девяноста девяти и девяти десятых процента. Это — сто шестьдесят миллионов, ощущаешь разницу? Ты человек интеллигентный, образованный, так вот, скажи: как еще оживить торговлю и экономику? Молчишь… То-то и оно. Лить помои на мероприятия партии и правительства у нас умельцев много, а вот дать программу — обоснованную и доказанную — это ни у кого не получается. И знаешь почему?
— Почему? — машинально переспросил Шавров и тут же спохватился: — Ты на меня не дави, нашел мальчика…
— Я не давлю, я разъясняю, — не смутился начальник. — А в политике ты действительно мальчик, так что не трепыхайся и слушай. Программа у нас одна, ленинская программа… Она не для дураков и истериков, она для работников. Вспомни Брестский мир. Сколько тогда вылили на нас ушатов и справа и слева. Похабный мир, ужасный мир… А где бы мы были, если бы пошли за наркомвоенделом? Есть хочешь?
— Меня Татьяна ждет. Мы будем искать Петра. Прошу понять, я не могу иначе.
Начальник встал:
— Что ты можешь, а что — нет, это мы потом проверим. А пока ты мне нужен.
— А ты мне — нет! — взъярился Шавров. — Я не преступник, и задерживать меня ты не имеешь права.
— Ты большевик, — холодно сказал начальник. —
И будешь действовать в порядке партийной дисциплины. Иди за мной…Они спустились на первый этаж и вошли в дежурную часть. Дорохов разговаривал по телефону и, заметив начальника, положил трубку.
— Циркуляр по постам дан, — доложил он. — Мальчик найдется… Он им не нужен, и по логике они его должны через два квартала выкинуть.
— А если… — начал было Шавров, но Дорохов прервал его:
— Эти люди заняты серьезным дело, я же тебе говорил. У: них нет причин для расправы с мальцом… Как зовут шофера?
— Зиновий, — вспомнил Шавров.
— Он отпустит мальчика сразу же, как опомнится. — Дорохов посмотрел на часы. — Считай — уже отпустил. Конечно, если ты им не нужен…
Что ты имеешь в виду? — вмешался начальник.
— То и имею, что Шавров понадобился им втемную, для разовой проверки ситуации в конторе…
— Вот видишь, для разовой!
— Кто знает, что им еще в голову взбредет?
— А не знаешь, так помолчи, — спокойно сказал начальник. — Мы должны знать, а уж потом слова произносить. Как-никак, мы — милиция. Иди за мной, Шавров.
Вышли на улицу. Она была совершенно пуста, только несколько дежурных извозчиков точили лясы у бокового входа. Заметив начальника, они примолкли и подтянулись.
— Тут рядом, — сказал начальник. — Пройдемся пешком.
— Куда? — Шавров уже понял, что этого человека не переспоришь, и внутренне примирился со своей новой ролью, — щепки, попавшей в круговорот событий.
— Я же сказал, — удивился начальник. — Поесть. Тут неподалеку отличная обжорка. Недорого и вкусно.
— У нэпмана? — не поверил Шавров.
— А ему выгодно наживаться не за счет цены, а за счет оборота, — объяснил экономическую сторону начальник. — Там сейчас тихо, мы поедим и спокойно поговорим, — он посмотрел на Шаврова, словно оценивая — стоит ли ему рассказывать. — Обратил внимание, как мало прохожих? То-то… Обходят наше учреждение за три версты. Тут еще и наследственность дурная. Мебель в моем кабинете помнишь? Вот… Охранное отделение в нашем здании помещалось. Если полностью, то так: «Московское отделение по охранению общественного порядка и безопасности», понял? А в чем смысл? — И, не дожидаясь вопроса, продолжал: — А в том, что они очень уж боялись так называемого «насильственного ниспровержения существующего общественного и государственного строя» и поэтому после революции пятого года ввели в добавление к приснопамятным ГЖУ [1] еще и охранку. Только помогла она им… — он улыбнулся. — А наша задача в чем? Формулируй.
1
Губернское жандармское управление.
— Да уж, наверное, в том, чтобы ваше учреждение перестали обходить за три версты, — не удержался Шавров.
— Верно, — кивнул начальник. — В точку. Только не «ваше», а «наше».
— Я у вас не служу, — хмуро заметил Шавров.
— Пока, — уточнил начальник. — А что будет через час — кто знает? Мы пришли, так что — милости просим.
У входа в трактир терзал трехрядку чубатый парень лет восемнадцати — пьяный и красномордый. Под переливы гармоники старались протоптать тротуар два лихача-извозчика. На них топорщились традиционные казакины, на макушках чудом удерживались шапки с бархатным верхом, высверкивали лаковые сапоги. Лихачи словно сошли с раскрашенной литографии прошлого века.